Чистилище XXVII, 100–102
Лия. Сейчас я мучаюсь мыслью, что ее не увижу, но я мог бы ее вообще не встретить, и это бы было хуже. Если бы она была со мной, держала бы мою руку, в то время как я восстанавливаю этап за этапом своей погибели. Она ведь все предугадала. Но я не могу ее ввязывать в эту историю, ни ее, ни ребенка. Надеюсь, что они задержатся с переездом и вернутся, когда все уже будет кончено, как бы оно ни кончилось.
Это было 16 июля восемьдесят первого года. Милан уже почти опустел и в справочном зале библиотеки не было никого.
— Прошу прощения, но том 109 собиралась взять я.
— Почему же он тогда стоял тут?
— Потому что я отошла на минутку взять выписку.
— Это не причина.
Она уже улепетывала к столу со своей добычей. Я уселся напротив, надеясь рассмотреть ее лицо.
— И удается читать что-нибудь, кроме Брайля? — спросил я. Она подняла голову, но все равно было неясно, лицо это или затылок.
— Что? — переспросила она. — А-а. Я все прекрасно вижу. — Но при этих словах она отодвинула челку, и глаза у нее были зеленые.
— Зеленые глаза, — сказал я.
— Да, а что, это плохо?
— Почему же плохо. Наоборот…
Так это начиналось.
— Ешь, а то худой, как скелет, — сказала она за ужином. Пробило полночь, мы все еще находились в греческом ресторане около «Пилада», и свеча почти совершенно оплыла на горлышко бутылки, и мы рассказывали все. У нас была одинаковая профессия. Она редактировала статьи для энциклопедии.
Я торопился выговориться. В половине первого она отодвинула челку, чтобы лучше меня рассмотреть, и тут я выставил палец, как пистолет, изображая прямое попадание, и пропищал:
— Пиф. Паф.
— Как интересно, — сказала она. — Я тоже.
Так мы стали плотию от единой плоти, и с того вечера меня начали именовать Пифом.
Мы не могли позволить себе новую квартиру, поэтому я ночевал у нее, а днем она приходила ко мне в контору или же отправлялась на охоту, и безусловно, она была ловчее меня, распутывая загадки, и знала, какие связи надо подмечать и делиться со мной.
— Есть у нас где-то фиговенький конспект на розенкрейцеров? — говорила она.
— Да, надо мне этим заняться, когда будет время. Это конспект бразильских записей.
— Так вот, поставь отсылку на Йейтса.
— Причем тут Иейтс?
— Притом, что я читаю вот здесь, что он входил в розенкрейцерское общество, которое называлось «Утренняя Звезда».
— Что бы я без тебя делал, подумать страшно.
Я снова начал посещать «Пилад», теперь это была для меня биржа, в «Пиладе» я находил заказчиков.
Однажды я там увидел Бельбо, он, кажется, тоже до того времени не часто рассиживался в «Пиладе» и вернулся только с тех пор, как узнал Лоренцу Пеллегрини. Все такой же, седины немного больше и немного похудевший, но не слишком.
Он отреагировал на меня сердечно (применительно к его буйному темпераменту). Несколько быстролетных фраз о старом времени, обоюдное умолчание о последней серии событий, в которых участвовали мы вдвоем, и об эпистолярном продолжении этой серии. Комиссар Де Анджелис больше не показывался. Дело сдали в архив или вроде того. Я рассказал ему о своей работе, и он, кажется, заинтересовался.
— Честно говоря, мне тоже хотелось бы заниматься чем-то в этом роде, Сэм Спейд от культуры, двадцать долларов в день плюс командировочные.
— Но не приходят обольстительные и загадочные леди и никто не спрашивает о мальтийском соколе, — сказал я.
— Не теряйте надежды. Вам нравится эта работа?
— Не то чтобы нравится, — ответил я цитатой из него самого. — Это единственное, что я, может быть, хорошо умею.
— Good for you,
[78]
— отвечал он.
Мы встречались еще не раз, я рассказывал ему о бразильских впечатлениях. Однако взгляд его при этом вечно как-то витал, более чем обычно. Когда в баре не было Лоренцы Пеллегрини, взгляд сгущался и повисал над входною дверью, а когда она была, он беспокойно перелетал по залу вслед за ее перемещениями. Как-то вечером перед самым закрытием он проговорил, как всегда отсутствуя глазами:
— Слушайте, нам, скорее всего, понадобится ваше сотрудничество, причем на длительное время. Вы могли бы работать на нас по полдня, скажем, несколько раз в неделю?
— Надо подумать. О чем идет речь?
— Крупная металлургическая фирма заказывает книгу о металлах. Иллюстрации должны преобладать над текстом. В общем, популярно, но серьезно. Вы понимаете, в каком жанре. Металлы в истории человечества, от железного века до сплавов, употребляемых в ракетостроении. Нам нужен кто-то для поисков в библиотеках и в архивах, для подбора иллюстративного материала, высококлассного: старые миниатюры, гравюры из альбомов прошлого века на разные темы, ну не знаю, литье, громоотводы.
— Ладно, я завтра зайду и поговорим.
Тут подошла Лоренца Пеллегрини.
— Отвезешь меня домой?
— Почему сегодня я? — спросил Бельбо.
— Потому что ты мужчина всей моей жизни.
Он покраснел как мог покраснеть только он — и взгляд его был направлен в еще более странную, чем обычно, точку. Потом сказал ей:
— Присутствовали свидетели.
И мне:
— Я мужчина всей ее жизни. Лоренца Пеллегрини.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер. — Он поднялся и прошептал ей что-то на ухо.
— С какой стати? — отвечала она. — Я попросила тебя отвезти меня на машине до дома.
— А, — сказал Бельбо. — Извините, Казобон, я работаю таксистом вот у этой дамы неизвестно чьей жизни.
— Балда, — ласково сказала она и поцеловала его в щеку.
36
Позвольте тем временем советовать грядущему, или же настоящему читателю, если он подвержен меланхолии. Пусть не ищет знаков или провозвестий в том, что сказано ниже, дабы не причинилось ему беспокойства, и не вышло более зла, нежели пользы, если он применит это к себе… как большинство меланхоликов.
Р. Бартон, Анатомия меланхолии, Вступление
/R. Burton, Anatomy of Melancholy, Oxford, 1621, Introduzione/
Было ясно, что Бельбо и Лоренца Пеллегрини связаны. Я только не знал, насколько тесно и насколько давно. Файлы Абулафии тоже не помогают реконструировать сюжет.
В частности, не датирован файл об ужине с доктором Вагнером. Знакомство с доктором, с одной стороны, существовало еще до моего отъезда в Бразилию, с другой — продолжалось после моего прихода в «Гарамон»; соприкасался с доктором и я, а значит, ужин с Вагнером мог иметь место как до, так и после того вечера в «Пиладе». Если до — представляю себе смущение Бельбо и его подавленное отчаяние.
