«Со всеми когда-либо случалась сексуальная неудача, хотя бы одна — но случалась», — сказала мне как-то Ханна. (Но если у Ханны и случилась такая неудача, то она мне об этом никогда не говорила.)
В Амстердаме меня ждут обычные обязанности, но мне никогда не хватает времени на то, что хочется. Амстердам — не Франкфурт; ничего хуже Франкфурта быть не может. И, откровенно говоря, я жду не дождусь встречи с моей проституткой! В этом «исследовании» есть какая-то стыдливая притягательность. Но, конечно же, клиент — это я. Я готова — да что там, я сознательно иду на это — платить ей.
(На еще одной открытке Алану, отправленной ею из аэропорта Схипхол, на которой — похоже на отправленную ею раньше отцу открытку с немецкими проститутками в своих окнах-витринах на Гербертштрассе! — был вид de Walletjes, амстердамского квартала красных фонарей: неоновые огни баров и секс-шопов, отраженные в канале; прохожие, все мужчины в плащах, на переднем плане окно в обрамлении красновато-лиловых ламп и женщина в нижнем белье… словно поставленный не на место манекен, словно нечто, взятое напрокат из магазина нижнего белья, словно кто-то нанятый на вечеринку.)
ЗАБУДЬ ПРЕДЫДУЩИЕ ВОПРОСЫ. НАЗВАНИЕ: «МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ПЛОХОЙ ЛЮБОВНИК» — МОЕ ПЕРВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА. ДА, ЭТО ЕЩЕ ОДНА ЖЕНЩИНА-ПИСАТЕЛЬНИЦА. НО ПОЛОЖИСЬ НА МОЙ ВКУС! ЦЕЛУЮ. РУТ.
Первая встреча
Издание «Niet voor kinderen» (нидерландский перевод «Не для детей») было главной причиной, которая привела Рут Коул в Амстердам, но теперь она считала свою подготовительную работу для истории проститутки основной причиной своего приезда в этот город. Она еще не улучила момента, чтобы поговорить о своем новом замысле с нидерландским издателем Маартеном Схаутеном, которого она с симпатией называла «Маартен с двумя «а» и одним "е"».
Когда делалась презентация перевода «Того же самого родильного приюта» (по-нидерландски «Hetzelfde weeshuis* — Рут тщетно пыталась научиться произносить это), она останавливалась в очаровательном, но стареньком отеле в Принсенграхт; у себя в номере она обнаружила солидный запас марихуаны в ящике прикроватной тумбочки, куда она сложила свое нижнее белье. Марихуана, видимо, принадлежала предыдущему постояльцу, но Рут так нервничала в связи со своим первым европейским турне в качестве писателя, что решила: марихуану в ее номер подбросил какой-нибудь зловредный журналист, чтобы ввести ее в конфуз.
Уже упомянутый Маартен с двумя «а» и одним «е» заверил ее, что хранение марихуаны в Амстердаме едва ли всерьез противоречит закону, а уж ввести марихуаной кого-нибудь в конфуз совершенно немыслимо. И Рут с самого начала влюбилась в этот город: в каналы, мосты, во все эти велосипеды, кафе и рестораны.
Во время своего второго приезда в связи с выходом нидерландского перевода «Перед падением Сайгона» — Рут была довольна, что это, по крайней мере, вполне можно произнести: «Voor de vak van Saigon», — она останавливалась в другой части города на Дам-сквер, где близость ее отеля к кварталу красных фонарей навела интервьюера на мысль предложить ей экскурсию мимо окон с проститутками. Она не забыла крикливого вида женщин, в бюстгальтерах и трусиках среди белого дня, или «Садомазо со скидками» в витринах секс-шопа.
Рут увидела резиновую вагину, подвешенную к потолку магазина на красном поясе с резинками. Если бы не ручеек фальшивых лобковых волос, то вагина была бы похожа на висячую яичницу. Еще там были кнуты, коровьи колокольчики, прикрепленные ремешком к фаллоимитаторам, грушевидные клизмы самых разных размеров, резиновый кулак.
Но то было пять лет назад. С тех пор Рут не имела случая проверить, изменилось ли что-нибудь в квартале красных фонарей. Теперь она остановилась в другом отеле — на Каттенгат; отель был не очень стильный и немало претерпел от неудачных попыток привести его в упорядоченное состояние. Например, на этаже Рут был буфет, предназначенный только для постояльцев. Кофе там подавали холодным, апельсиновый сок — теплым, а вокруг круассана лежали крошки, и его разве что можно было взять к ближайшему канату и скормить уточкам.
На цокольном этаже и в подвале отеля разместился фитнес-клуб. Музыку, которую предпочитали любители аэробики, можно было слышать в ванной — она передавалась по водопроводным трубам через несколько этажей; трубы глухо подрагивали от бесконечного буханья ударных. По оценке Рут, нидерландцы — по крайней мере, во время занятий аэробикой — предпочитали какую-то одну бьющую по ушам разновидность рок-музыки, которую она определила бы как рэп, но без рифм. Ритм без всякой мелодии повторялся, создавая фон для предложения, многократно повторяющегося мужчиной-европейцем, для которого английский был языком малознакомым. В одной из таких несен это предложение звучало так: «Я хошу имет с тобой секс». В другой: «Я хошу тебя трахнут».
Первый визит в фитнес-клуб быстро погасил в Рут любой возможный интерес, который мог бы у нее возникнуть к подобному заведению. Бар для одиночных посетителей под прикрытием фитинг-зала ее мало привлекал. Не понравилось ей и чувство неловкости, неизбежно возникающее у посетителя-одиночки. Стационарные велосипеды, тредбаны, псевдолестницы — они все были расположены в линию лицом к помещению для занятий аэробикой. В каком бы месте вы ни находились, вы не могли не увидеть в многочисленных зеркалах прыжки и развороты аэробистов. Лучшее, на что можно было надеяться, это узреть вывихнутую коленку или сердечный приступ.
Рут решила прогуляться. Район, где находился отель, был ей незнаком; на самом деле она была ближе к кварталу красных фонарей, чем думала, но отправилась она в противоположном направлении. Она пересекла первый попавшийся ей канал и свернула на очень милую второстепенную улочку — Корсьеспортстег, где, к своему удивлению, встретила несколько проституток.
Квартал казался обычным, хорошо ухоженным жилым кварталом, но в пяти-шести окнах-витринах она увидела предлагающих свои услуги женщин в нижнем белье. Это были белые женщины вполне благообразного, если не всегда привлекательного вида. Большинство из них были моложе Рут; может быть, две были ее ровесницами. Рут была настолько потрясена, что оступилась. Одна из проституток не смогла сдержать смеха.
В это позднее утро Рут была единственной женщиной на этой коротенькой улице. Трое мужчин — каждый сам по себе — молча выбирали товар, глядя на витрины. Рут и не думала, что встретит проститутку, которая может заговорить с ней, в месте менее нездоровом и менее подозрительном, чем квартал красных фонарей; это открытие воодушевило ее.
Оказавшись на Бергстрат, она обнаружила, что опять не готова к увиденному, — и тут тоже были проститутки. Улица была тихая, аккуратная. Первые четыре девушки, юные и красивые, не обратили на нее внимания. Рут краем глаза увидела медленно едущий автомобиль, водитель которого пристально разглядывал проституток. Но теперь Рут была не единственной женщиной на улице. Впереди нее шла женщина, одетая, как она; в руке у нее была холщовая сумка, из которой торчала большая бутылка минеральной воды и буханка хлеба. Женщина небрежно через плечо оглянулась на Рут и внимательно заглянула ей в глаза. На лице женщины, которой по виду было лет под пятьдесят, Рут не увидела макияжа, даже губы ее оставались ненакрашенными. Проходя мимо проституток в их окнах-витринах, она махала и улыбалась каждой из них. Но у конца Бергстрат, у окна цокольного этажа, где шторы были задернуты, женщина резко остановилась и отперла дверь. Она инстинктивно оглянулась, прежде чем зайти внутрь, словно привыкла к тому, что за ней ведется наблюдение. И снова она скользнула взглядом по Рут — на сей раз с большим, чем вначале, любопытством, а потом с каким-то, как показалось Рут, бессмысленно-игривым выражением: поначалу ироничная, а потом соблазняющая улыбочка. Эта женщина была проституткой! Она пришла сюда на работу.
