«Никому не нравится, чтобы малолетки работали проститутками, — начиналась речь Харри, — но мне еще меньше нравится, когда малолетки работают в опасных местах. Малолетки так или иначе становятся проститутками. Многие владельцы борделей согласны принимать проституток, которым только-только исполнилось шестнадцать. Важно то, чтобы шестнадцатилетка могла пользоваться теми же социальными и медицинскими услугами, которые есть в распоряжении проституток постарше, и не боялась, что ее выдадут полиции».
Произнести эту речь Харри помешала вовсе не трусость; Харри и раньше высказывал мнения, противоречащие «официальному» мнению полиции. Просто его воротило от самой этой идеи: позволять шестнадцатилеткам становиться проститутками только потому, что ты не можешь им помешать стать проститутками. Пусть мы принимаем реальный мир таким, какой он есть, и притом пытаемся сделать его максимально безопасным — но даже такой социальный реалист, как Харри Хукстра, признал бы, что определенные моменты вгоняют его в депрессию.
Он не произнес эту речь потому, что в конечном счете она не принесла бы никакой практической пользы малолетним проституткам, точно так же, как четверговые собрания для начинающих проституток не приносили никакой практической пользы их подавляющему большинству. Они не посещали или не хотели посещать эти собрания; впрочем, скорее всего, они просто не знали, что такие собрания проводятся, а если бы и знали, то это вряд ли их заинтересовало бы.
Но, возможно, написанная им речь будет полезна тому полицейскому, который после него сядет за этот стол, подумал Харри и оставил речь там, где она лежала.
Что касается среднего из трех боковых ящиков, то поначалу Харри заволновался, увидев, что ящик пуст. Он смотрел внутрь ящика с удивлением человека, ограбленного в полицейском участке, но потом вспомнил, что ящик этот был пуст практически всегда. Сам стол являл собой свидетельство того, как мало сержант Хукстра им пользовался! А так называемая разборка стола, в сущности, имела одну цель: незаконченное дело, которое — вот уже пять лет — Харри добросовестно хранил в самом нижнем ящике. С его точки зрения, это было единственное уголовное дело, мешавшее ему уйти на пенсию.
Поскольку ручка от нижнего ящика была отломана и превратилась в специальный инструмент для очистки собачьего дерьма с подошв, ему теперь пришлось открывать этот ящик с помощью своего перочинного ножа. Папка со свидетельскими показаниями об убийстве Рои Долорес была разочаровывающе тонка, отчего можно было прийти к неправильному выводу, будто сержант Хукстра редко и невнимательно читал и перечитывал ее содержимое.
Харри знал толк в сложных сюжетах, но он отдавал предпочтение историям с нормальной хронологией. Если свидетель обнаруживается после того, как полиция арестовала убийцу, в этой истории все через жопу. В настоящей истории ты сначала должен был найти свидетеля.
Рут Коул знала больше, чем искавший ее полицейский. Ее дело расследовал старомодный читатель.
Дочь проститутки
Рои начала работать проституткой в окне в де Валлене в тот самый год, когда в квартале красных фонарей в качестве полицейского появился Харри. Она была на пять лет моложе его, хотя он и подозревал, что она привирает относительно своего возраста. В ее первой комнате с окном на Удекеннисстег — на той самой маленькой улочке, где много лет спустя повесится Вратна, — Долорес Рои не выглядела на восемнадцать лет. Но на самом деле ей было восемнадцать. Она говорила правду. Харри Хукстре было двадцать три.
Харри считал, что вообще-то «Красная» Долорес не говорит правду или главным образом говорит полуправду.
В самые напряженные дни Рои работала в своей комнате с окном по десять-двенадцать часов подряд, пропуская за это время до пятнадцати клиентов. Она заработала достаточно денег, чтобы снять на пару с другой проституткой комнату на цокольном этаже на Бергстрат. После этого Долорес смогла позволить себе выходить на работу только три дня в неделю по пять часов в день и иметь два отпуска в год. Рождество она обычно проводила на каком-нибудь горнолыжном курорте в Альпах, а каждый апрель или май уезжала куда-нибудь, где потеплее. Один раз на Пасху она была в Риме. Побывала она и во Флоренции, а еще в Испании, Португалии и на юге Франции.
Рои обычно спрашивала у Харри Хукстры совета — куда ей поехать в отпуск. Разве не он читал без числа книги о путешествиях? И хотя Харри никогда не бывал в тех местах, куда хотела поехать Рои, он собирал информацию обо всех отелях; Харри знал, что Рои предпочитает останавливаться в «умеренно дорогих» отелях. Еще он знал, что, хотя поездки в теплые места для нее важны, большее удовольствие она получает от горнолыжных курортов на Рождество; хотя она взяла несколько частных уроков катания на горных лыжах, но так и осталась на уровне начинающей. По окончании урока полдня она каталась одна, но только до тех пор, пока не встречала кого-нибудь. Рои всегда кого-нибудь встречала.
Она говорила Харри, что ей забавно знакомиться с мужчинами, которые не знают, что она проститутка. Иногда ей попадались богатые молодые люди, которые катались вовсю, а гуляли и пуще того; чаще это бывали уравновешенные, даже угрюмые мужчины, едва перешагнувшие уровень начинающих. Особенно она питала склонность к разведенным отцам, которые могли проводить со своими детьми только каждое второе Рождество. (Обычно соблазнять отцов, которые приезжали с сыновьями, было легче, чем отцов с дочерьми.)
Видя в ресторане мужчину с ребенком, Рои всегда испытывала щемящее чувство. Часто они молчали, а если говорили, то разговор был неловкий, обычно о горных лыжах или еде. Рои видела на лицах отцов какое-то одиночество, отличавшееся от одиночества, которое она видела на лицах своих коллег-проституток на Бергстрат, но в то же время и схожее с ним.
А роман с отцом, путешествующим со своим ребенком, всегда был приключением деликатным и тайным. Как женщина, у которой в жизни было маловато настоящих романов, Рои верила, что деликатность и таинственность усиливают сексуальное напряжение; и еще не было в жизни ничего, сравнимого с той осторожностью, которая требовалась, когда нужно было принимать во внимание чувства ребенка.
— А ты не боишься, что эти ребята захотят приехать к тебе в гости в Амстердам? — спросил Харри. (В тот год она была в Церматте.)
Но только один из них как-то настоял на своем и приехал к ней в Амстердам. Обычно ей удавалось смирять их пыл.
— А что ты им говоришь — чем ты занимаешься? — спросил ее в другой раз Харри. (Рои тогда только что вернулась из Понтресины, где она познакомилась с мужчиной, который вместе с сыном останавливался в «Бадрутс паласе» в Сент-Морице.)
«Красная» Долорес всегда говорила отцам удобную полуправду.
«Я зарабатываю неплохие деньги на проституции, — начинала Рои, наблюдая за потрясенным выражением лица спрашивающего. — Нет-нет, я не говорю, что я — проститутка! — сообщала она потом. — Просто я не очень практичная домовладелица, которая сдает помещения проституткам…»
Если вопросы на этом не кончались, она предлагала более изощренную ложь. Ее отец, уролог, умер, и она переоборудовала его кабинет в комнату оконной проститутки. Сдавать помещение проституткам «веселее», чем всяким там врачам.
