Они могли бы говорить друг другу колкости всю ночь, а за окном еще и стемнеть не успело. Рут так рано никогда не засыпала. Тед вслух выразил беспокойство, сказав, что, наверно, нужно ее разбудить и уговорить съесть что-нибудь на ужин. Но когда он на цыпочках вошел в комнату Рут, та сидела за своим мольбертом — она либо проснулась, либо вообще не засыпала, а только прикинулась спящей, чтобы обмануть Алис.
Рисунки четырехлетней Рут были на удивление продвинутыми. Пока слишком рано было говорить, что это было — знак таланта или школа отца, который показал ей, как рисовать разные вещи, главным образом лица. Она определенно знала, как нарисовать лицо; вообще-то говоря, Рут ничего и не рисовала, кроме лиц. (Став взрослой, она вообще перестала рисовать.)
Теперь же девочка рисовала новые для нее вещи: это были тощие фигуры, какие-то неуклюжие, бесформенные, какие могла бы рисовать нормальная четырехлетняя девочка (а не своего рода профессиональная художница). Таких фигур было три; у них, коряво нарисованных, были овальные, очень похожие на арбузы головы без лиц. Над ними, а может, за ними — перспектива была не очень ясна — виднелись несколько больших насыпей, похожих на горы. Но ведь Рут была ребенком картофельных полей и океана — там, где выросла она, все было плоским.
— Это у тебя горы, Рути? — спросил Тед.
— Нет! — воскликнула девочка.
Она хотела, чтобы пришел Эдди и тоже посмотрел на ее рисунок. Тед позвал его.
— Это у тебя горы? — спросил Эдди, увидев рисунок.
— Нет! Нет! Нет! — заплакала Рут.
— Рути, детка, не плачь. — Тед показал на тощие фигуры. — Кто эти люди, Рути?
— Это мертвые человеки, — сказала ему Рут.
— Ты хочешь сказать — «мертвые люди», Рути?
— Да, мертвые человеки, — повторила девочка.
— А-а, понимаю, это скелеты, — сказал ее отец.
— А где у них лица? — спросил у девочки Эдди.
— У мертвых человеков не бывает лиц, — сказала Рут.
— А почему, детка? — спросил у нее Тед.
— Потому что они похоронены. Они под землей, — сказала ему Рут.
Тед показал на насыпи, которые не были горами.
— А это земля, да?
— Да, — сказала Рут. — Под ней лежат мертвые человеки.
— Понятно, — сказал Тед.
Указывая на среднюю тощую фигуру с головой-арбузом, Рут сказала:
— Это мамочка.
— Твоя мамочка вовсе не мертвая, детка, — сказал Тед. — Мамочка никакой не мертвый человек.
— А это Томас, а это Тимоти, — продолжила Рут, показывая на другие скелеты.
— Рути, мамочка не мертвая — она просто уехала.
— Это мамочка, — повторила Рут, снова показывая на средний скелет.
— А как насчет сэндвича с сыром на гриле и картошки фри? — спросил у Рут Эдди.
— И кетчупа, — сказала Рут.
— Хорошая идея, Эдди, — сказал шестнадцатилетнему мальчишке Тед.
Картошка фри была замороженная, духовку пришлось нагревать, а Тед был слишком пьян и не мог найти сковородки, в которой он готовил сэндвичи с сыром на гриле; тем не менее они все втроем съели эту отвратительную еду — помог кетчуп. Эдди мыл посуду, а Тед пытался уложить Рут в постель. С учетом обстоятельств ужин был довольно цивилизованным — так думал Эдди, слушая, как Тед с дочерью поднимаются по лестнице, рассказывая друг другу о пропавших фотографиях. Иногда Тед что-нибудь сочинял (по крайней мере, описывал фотографию, которую Эдди не мог вспомнить), но Рут, кажется, не возражала. Рут тоже сочинила истории про одну или две фотографии.
Придет время, когда она забудет многие из этих фотографий, и тогда она станет сочинять почти все. Эдди, когда в его памяти сотрутся почти все фотографии, тоже будет их сочинять. Только Марион не нужно будет выдумывать Томаса и Тимоти. Рут, конечно, скоро научится выдумывать и мать.
Пока Эдди собирал свои вещи, Рут и Тед ходили кругами по дому мимо фотографий — настоящих и вымышленных. Они мешали Эдди сосредоточиться на его первостепенной проблеме — кто довезет его до парома в Ориент-Пойнт. Именно тогда ему и попался на глаза список всех экзонианцев, проживающих в Гемптонах. Последним дополнением к списку был Перси С. Уилмот, выпуска 46-го года, живший неподалеку, в Уэйнскотте.
Эдди, видимо, был в возрасте Рут, когда мистер Уилмот закончил Экзетер, но, возможно, мистер Уилмот все еще помнил отца Эдди. Уж конечно, любой экзонианец должен был по крайней мере слышать о Мятном О'Харе! Но достаточно ли этих воспоминаний, чтобы тащиться в Ориент-Пойнт? У Эдди на этот счет были большие сомнения. Но он считал, что звонок Перси Уилмоту будет по меньшей мере иметь познавательное значение, пусть это и будет против шерсти его батюшке. Он сделает это ради удовольствия сказать Мятному: «Слушай, я звонил всем экзонианцам, живущим в Гемптонах, и умолял их подвезти меня к парому, и все они послали меня куда подальше!»
Но когда Эдди спустился в кухню к телефону и посмотрел на часы, оказалось, что уже почти полночь — лучше было бы позвонить мистеру Уилмоту утром. Однако, несмотря на позднее время, он без раздумий позвонил родителям; Эдди был готов немного поговорить с отцом, только если тот полуспал. Эдди хотел свести разговор к минимуму. Хотя Мятный и в самом деле полуспал, но тут же пришел в возбуждение.
— Все в порядке, па. Нет-нет, ничего не случилось, — сказал Эдди. — Я просто хотел, чтобы вы с мамой завтра не уходили далеко от телефона, на случай если я позвоню. Если я найду, кто бы смог подвезти меня до парома, то позвоню перед отъездом.
— Тебя уволили? — спросил Мятный.
Эдди услышал, как его отец шепчет матери: «Это Эдвард. Мне кажется, его уволили».
— Нет, ничего меня не уволили, — сказал Эдди. — Просто работа закончилась.
Естественно, Мятный не мог остановиться — он рассуждал о том, что, по его мнению, эта работа относится к разряду таких, которые никогда не «заканчиваются». Еще Мятный рассчитал, что ему требуется на тридцать минут больше, чтобы добраться до Нью-Лондона из Экзетера, чем Эдди — чтобы добраться до Ориент-Пойнта из Сагапонака и на пароме до Нью-Лондона.
— Тогда я просто подожду тебя в Нью-Лондоне, па.
Зная Мятного, Эдди не сомневался, что (даже предупрежденный с опозданием) Мятный будет ждать его на причале в Нью-Лондоне. Отец возьмет и мать — она будет его «штурманом».
После звонка Эдди вышел во двор. Ему нужно было спрятаться от этого бормотания наверху, где Тед и Рут пересказывали истории пропавших фотографий, делая это как с помощью воспоминаний, так и воображения. В прохладном дворе их голоса не были слышны — их заглушала какофония сверчков и древесных лягушек, а еще — далеким шумом прибоя.
Единственную разборку между Тедом и Марион Эдди услышал именно здесь — в просторном, но неухоженном дворе. Марион называла его «двор в работе», но точнее было сказать — двор, работы в котором остановлены из-за несогласия и неопределенности. Тед хотел сделать бассейн. Марион говорила, что бассейн испортит Рут или что девочка утонет в нем.
