— Мне думается, она похожа на мать, — сказал Мятный Эдди, хотя откуда ему было знать — он в жизни не видел Марион.
Мятный видел ее фотографии в газетах или журналах времен гибели ее мальчиков, но тем не менее его слова привлекли внимание Эдди.
Увидев выпускную фотографию Рут, Эдди пришел к выводу, что она больше похожа на Теда. И дело было не только в ее темных волосах, а скорее в квадратном лице, широко разнесенных глазах, маленьком рте и тяжелой челюсти. Рут определенно была привлекательной, но в красоте ее скорее было что-то мужское.
И это впечатление от Рут в девятнадцать лет было еще усилено ее атлетическим сложением на фотографии команды игроков в сквош. Еще до конца следующего года в Экзетере появится женская команда по сквошу, а в 73-м Рут позволяли играть в мужской команде, где у нее был третий рейтинг. Рут на этой фотографии команды можно было легко принять за мальчишку.
Единственное другое изображение Рут в ежегоднике 73-го года можно было увидеть на групповой фотографии девочек, ее соседок по общежитию Банкрофт-Холл. Рут в центре группы безмятежно улыбается, вид у нее удовлетворенный, но одинокий.
И этот вот пренебрежительный взгляд на Рут в экзетерском ежегоднике позволял Эдди и дальше думать о ней как о «бедной малышке», которую он в последний раз видел спящей летом 1958 года. С того дня пройдет двадцать два года, когда в возрасте двадцати шести лет Рут Коул опубликует свой первый роман. Эдди О'Харе будет тридцать восемь, когда он прочтет его, и только тогда он признает, что, возможно, в Рут больше от Марион, чем от Теда. И самой Рут будет сорок один, когда Эдди поймет, что в Рут больше от Рут, чем от Теда или Марион.
Но как мог Эдди О'Хара предсказать это по футболке, которая летом 58-го уже была слишком мала для Рут? В этот момент Эдди, как и Марион, хотел поскорее исчезнуть, и машина уже ждала его. Шестнадцатилетний парнишка забрался в кабину грузовичка, сел рядом с Эдуардо Гомесом, и пока садовник задним ходом выезжал по подъездной дорожке, Эдди спорил сам с собой — должен он или нет махнуть на прощание Теду, который все еще стоял на дорожке.
«Если он махнет первым, я махну в ответ», — решил Эдди.
Ему казалось, что Тед вот-вот махнет ему футболкой, но у Теда на уме было кое-что более эмоциональное, чем взмах рукой.
Прежде чем Эдуардо успел выехать с подъездной дорожки, Тед бросился вперед и остановил грузовик. Хотя утренний воздух был прохладен, Эдди, надевший вывернутую наизнанку экзетеровскую футболку, сидел, высунув локоть в открытое окно. Тед, заговорив, сжал его локоть.
— Что касается Марион — ты должен знать о ней еще кое-что, — сказал он парнишке. — Еще до того несчастного случая она была трудной женщиной. Я хочу сказать, что, если бы не было никакой трагедии, Марион все равно была бы трудной женщиной. Ты понимаешь, что я тебе говорю, Эдди?
Тед не ослаблял давления на локоть Эдди, но тот не мог ни шевельнуть рукой, ни сказать что-нибудь.
«Он останавливает грузовик, чтобы сказать мне, что Марион — трудная женщина», — думал Эдди.
Даже шестнадцатилетнему мальчишке эти слова не казались правдивыми, напротив, от них так и несло ложью. Это было типичное мужское обвинение. Так обычно говорят мужчины о своих бывших женах — им это кажется вежливым. Так говорят мужчины о женщинах, которые им больше не принадлежат или которые тем или иным образом сделались для них недоступны. Так говорят мужчины о женщинах, когда хотят сказать о них что-то другое. А когда мужчина говорит такие вещи, то неизменно вкладывает в свои слова некий уничижительный смысл, разве нет? Но Эдди не приходило в голову никакого достойного ответа Теду.
— Я забыл кое-что… осталось последнее, — сказал Тед шестнадцатилетнему пареньку. — О том ботинке…
Если бы Эдди мог пошевелиться, то он закрыл бы уши руками, но парень был парализован — превратился в соляной столп. Эдди вполне мог себе представить, почему Марион впадает в ступор при каждом упоминании того происшествия.
— Это была такая баскетбольная обувка, — продолжил Тед. — Тимми называл их кедами.
Больше Теду сказать было нечего.
Когда грузовичок проезжал по Саг-Харбор, Эдуардо сказал:
— Вот здесь я живу. Я мог продать свой дом за кучу денег, но дела поворачиваются так, что я за эти деньги не смогу купить другой дом, во всяком случае в этом районе.
Эдди кивнул и улыбнулся садовнику. Но парень не мог говорить; его локоть, все еще высунутый в окно, онемел от холодного воздуха, но Эдди не мог пошевелить рукой.
На первом маленьком пароме они добрались до Шелтер-Айленда, проехали по этому острову и снова погрузились на маленький паром, который доставил их до Гринпорта. (Годы спустя Рут всегда будет вспоминать эти маленькие паромы как символ ее прощания с домом и возвращения в Экзетер.)
В Гринпорте Эдуардо Гомес сказал Эдди О'Харе:
— На те деньги, что я мог бы выручить за мой дом в Саг-Харборе, я мог бы купить очень неплохой дом здесь. Но садовником в Гринпорте много не заработаешь.
— Да, наверно, — выдавил из себя Эдди, хотя язык у него едва ворочался и собственная речь казалась ему какой-то чужой.
В Ориент-Пойнте парома еще не было видно; белые буруны пенились в темно-синей воде. Поскольку день был субботний, парома ждало много народа, отправлявшегося на денек в Нью-Лондон за покупками. Эта толпа была ничуть не похожа на ту, что увидел Эдди в июньский день, когда паром причалил к Ориент-Пойнту и Марион встречала его на берегу. («Привет, Эдди, — сказала тогда Марион. — Я думала, ты меня никогда не увидишь». Словно он и в самом деле не видел ее! Словно он мог не заметить ее!)
— Ну, до свидания, — сказал Эдди садовнику. — Спасибо, что подвезли.
— Если позволишь задать тебе вопрос, — с простоватым видом спросил Эдуардо, — как вообще-то работается у мистера Коула?
Прощание с Лонг-Айлендом
На верхней палубе парома было так холодно и ветрено, что Эдди пришлось искать убежища с подветренной стороны штурманской рубки; там, укрытый от ветра, он практиковался подделывать подпись Теда в одной из своих записных книжек. С прописными буквами Т и К особых трудностей Эдди не испытывал — здесь почерк Теда напоминал обычный шрифт без засечек, но вот со строчными буквами возникали проблемы, у Теда они были маленькие с идеально выверенным наклоном — настоящий рукописный эквивалент курсивной гарнитуры «баскервиль». После двадцати с лишком попыток Эдди все еще видел в подделке свой собственный более произвольный почерк. Эдди опасался, как бы его родители, прекрасно знавшие руку сына, не заподозрили мошенничества.
Он так сосредоточился на своем занятии, что не заметил того самого водителя грузовика, который пересекал пролив вместе с ним в тот судьбоносный июньский день. Водитель грузовика с клемами, ездивший на пароме из Ориент-Пойнта до Нью-Лондона (и обратно) ежедневно, кроме воскресенья, узнал Эдди и сел на скамейку рядом с ним. Водитель не мог не заметить, что Эдди с головой ушел в процесс совершенствования подписи. Водитель вспомнил, что Эдди нанялся на какую-то странную работу (тогда между ними возник короткий разговор о том, что может представлять собой работа так называемого секретаря писателя), и решил, что тяжкий труд Эдди по переписыванию одного и того же короткого имени и есть часть необычной работы парнишки.
