— Не смейте меня трогать, — сказала старуха.
— Она — моя мать, да? — спросила Рут у Эдди.
— Конечно же нет, — ответил Эдди.
— Послушайте, я прошу вас подписать эти книги для моих внуков! Ваши собственные книги! — сказала Рут пожилая дама. — Я купила эти книги…
— Мадам, прошу вас… — сказал Алан старухе.
— Да что с вами в самом деле такое? — спросила старуха У Рут.
— Идите вы в жопу с вашими внуками, — сказала ей Рут.
У старухи вид был такой, словно ей отвесили пощечину.
— Что вы мне сказали? — спросила она.
В ней была какая-то властность, которую Ханна назвала бы «поколенческой», но Рут скорее приписала бы это богатству и привилегиям отвратительной старухи — ее назойливость явно не была следствием одного только возраста.
Рут залезла в полиэтиленовый пакет и вытащила оттуда один из своих романов.
— У вас есть ручка? — спросила она Эдди, который пошарил в кармане своего мокрого пиджака и вытащил оттуда ручку с красными чернилами — свою любимую учительскую.
Надписывая книгу старухе, Рут повторяла вслух слова, которые писала: «Идите вы в жопу с вашими внуками». Она сунула книгу назад в пакет и хотела было вытащить вторую — она намеревалась на всех них оставить это пожелание, не ставя своей подписи, но старуха отобрала у нее пакет.
— Как вы смеете? — воскликнула она.
— Идите вы в жопу с вашими внуками, — решительно повторила Рут голосом, которым обычно читала выдержки из своих романов. Она вернулась в комнату отдыха, на ходу говоря Алану: — Вежливость на два вопроса — в жопу. Вежливость на один вопрос — в жопу.
Эдди, который знал, что его посвящение было слишком долгим и слишком наукообразным, увидел способ загладить свою вину. Кто бы ни была эта женщина, она была ровесницей Марион; Эдди не смотрел на женщин возраста Марион как на старух. Они, конечно, были женщинами пожилыми, но не старухами — так это представлялось Эдди.
Когда Рут надписывала книгу для настырной бабульки, Эдди разглядел печатный экслибрис на авантитуле:
Элизабет Дж. Бентон
— Миссис Бентон? — спросил Эдди у дамы.
— Что? — спросила миссис Бентон. — Кто вы такой?
— Эд О'Хара, — сказал Эдди, предлагая ей руку. — У вас такая восхитительная брошь.
Миссис Бентон посмотрела на лацкан своего темно-фиолетового жакета; брошь ее представляла собой серебряную вещицу в форме створки раковины, усеянную жемчужинами.
— Это брошь моей матери, — сказала Эдди миссис Бентон.
— Как интересно, — сказал Эдди. — У моей матери была очень похожая — ее даже похоронили с этой брошью, — солгал Эдди. (Мать Эдди, Дот О'Хара, до сих пор пребывала в добром здравии.)
— Ах… — сказала миссис Бентон, — я вам сочувствую.
Длинные пальцы Эдди, казалось, повисли над невыносимо уродливой брошью миссис Бентон, которая выгнула грудь в направлении нерешительной руки Эдди и позволила ему прикоснуться к серебряной створке; она не возражала — пусть себе потрогает жемчужины.
— Я думал, что больше никогда не увижу такой броши, — сказал Эдди.
— Ах… — сказала миссис Бентон. — Вы, наверно, были очень близки с матерью.
— Да, — солгал Эдди. («Почему у меня это не получается в моих книгах?» — подумал он. Для него было загадкой, откуда берется эта ложь и почему она не дается ему, когда нужно; впечатление было такое, будто он может только ждать и надеяться, что хорошая ложь подвернется в подходящий момент.)
Несколько минут спустя Эдди вывел миссис Бентон к служебному входу. На улице под моросящим дождем стояла небольшая, но решительная группа молодых людей, настроенная непременно, хотя бы мельком, увидеть Рут Коул и попросить ее подписать их книги.
— Писательница уже ушла — через парадный вход, — солгал Эдди.
Он никак не мог понять, почему не смог соврать женщине-портье в отеле «Плаза». Если бы он соврал ей, то получил бы мелочь на проезд немного раньше и, возможно, успел бы на предыдущий автобус.
Миссис Бентон, которая в большей мере, чем Эдди О'Хара, управляла собой в том, что касалось умения лгать, помедлила еще немного в обществе Эдди, после чего игриво пожелала ему спокойной ночи; она не забыла и поблагодарить его за «джентльменское поведение».
Эдди вызвался добыть автограф Рут Коул для внуков миссис Бентон. Он убедил ее оставить ему пакет с книгами, включая и ту, что Рут «испортила». (Так думала об этом миссис Бентон.) Эдди знал, что если ему не удастся заполучить подпись Рут, то по меньшей мере он сможет предоставить миссис Бентон вполне убедительную подделку.
Эдди готов был признать свою симпатию к миссис Бентон; невзирая на ее ложь, Эдди привело в восхищение то, как она дала отпор Алану Олбрайту. Было что-то смелое и в аметистовых сережках миссис Бентон, может быть, слишком смелое. Они не очень подходили к более спокойному темно-фиолетовому цвету ее костюма. И большое кольцо, которое слишком свободно сидело на среднем пальце ее правой руки… возможно, прежде оно надевалось на соседний безымянный палец.
У Эдди худоба и впалости миссис Бентон вызывали сочувствие, к тому же он понимал, что миссис Бентон все еще считает себя моложавой женщиной. Как могла она иногда не считать себя моложавой? Как могла она не тронуть Эдди? И, как и большинство писателей (за исключением Теда Коула), Эдди О'Хара считал, что автограф писателя не имеет никакого значения. Почему же не сделать добро для миссис Бентон, если это в его силах?
Отказ Рут Коул раздавать автографы имел свои причины (совершенно несущественные в глазах миссис Бентон). Рут невыносимо было ощущение собственной незащищенности, когда она подписывает книги для толпы. Всегда находился кто-нибудь, кто пожирал ее глазами; часто этот кто-то стоял сбоку от очереди и обычно без книги.
Публично Рут заявляла, что когда она находится, например, в Хельсинки, то подписывает свои книги (переводы на финский), потому что не говорит по-фински. В Финляндии или во многих других зарубежных странах ей не остается ничего — только подписывать свои книги. Но в собственной стране она предпочитает устраивать чтения или просто говорить с читателями — что угодно, только не подписывать книги. Но на самом деле она не любила и разговаривать с читателями; это было до слез очевидно любому, кто видел ее волнение во время кошмарной череды вопросов и ответов в «Уай». Рут Коул боялась своих читателей.
У нее были свои фанаты-почитатели. Обычно фанатами Рут были неприятные молодые люди. Они считали, что знают ее, потому что до дыр зачитывали ее романы. Они считали, что могут быть каким-то образом полезны для нее — нередко они полагали, что в качестве любовников, но в крайнем случае — просто в качестве литературных корреспондентов-единомышленников. (Многие из них, конечно, видели в себе будущих писателей.)
