Кубарем катятся семь гномов, скандируя имена семи царей Рима и запамятовав последнего, вприпрыжку скачут Микки-Маус с Минни в компании Хораса Хорсколлара и коровы Кларабеллы, отягощенной диадемами из собственного клада, под мелодию «Однако Пиппо знать не знал». Сошли строем Пиппо, Пертика и Палла,
[398]
Чип, и Курица, и Альвар, почти что корсар, с Алонсо-Алонсо по прозвищу Алонсо, ранее судимым за похищение жирафы,
[399]
и тут же, под ручку, Дик Фульмине, Дзамбо, Баррейра, Белая маска и Флаттавион,
[400]
они спели балладу «Шел по лесу партизан», за ними маршем продефилировали все мальчики из «Сердца» Де Амичиса во главе с Деросси, с маленьким ломбардцем-разведчиком, с сардинским барабанщиком и с отцом Коретти, чья ладонь еще была тепла от рукопожатия короля-душегуба. Маршируя, они пели: Прощай, Лугано bella, Нас безвинно изгоняют, Анархистам опять далёко, далёко дорога легла, а Франти в последнем ряду, плетясь за остальными, имел покаянный вид и лепетал: Усни, не плачь, Иисусе драгоценный.
Сделался фейерверк. Залитое солнцем небо — россыпь золотых звезд. По ступеням сияющей лестницы сверзились Термогеновый человек,
[401]
и пятнадцать дядей Гаэтано, и ощетиненный карандашами человек-реклама Пресбитеро,
[402]
руки-ноги их дрыгались в осатанелой чечетке: Я янки дудл денди, из томов «Библиотеки для юношества» выбежали взрослые и дети — Джильола из Коллефьорито, племя Лесовых зайцев, синьорина из Сольмано, Джанна Превенти, Карлетто из Керноэля, Рампикино, Эдит, наследница Ферлака, Сюзетта Моненти, Микеле из Вальдарты, Мелькиорре Фьяммати, Генрих из Вальневе, Валия и Тамариск, летучим отрядом командовала летучая Мэри Поппинс, и у всех были военные фуражки мальчишек с улицы Пала
[403]
и длинные носы, как у Пиноккио. Отстукивали ритм костылями кот с лисой и пританцовывали конвоировавшие их жандармы.
[404]
Затем, по легкому манию психопомпа, появился Сандокан. Он был одет в тунику из индийского шелка, перепоясанную синим кушаком, — на кушаке драгоценные камни. Его тюрбан был увенчан алмазом величиной с орех. За поясом пара арабских кинжалов замечательной работы, в руке палаш в испещренных рубинами ножнах. Он пел приятным баритоном: В прекрасном Сингапуре, Под звездами в лазури, Взошла наша любовь, за ним крались его ручные тигры, ятаганы в зубах, алкая крови и подвывая: Момпрачем, одолевший Англию, О, тобой гордится корсар, Покоривший Александрию, Мальту, Суду и Гибралтар…
Затем показался Сирано де Бержерак, с обнаженной шпагой, к вашим услугам, он пел немножко в нос, жестикулируя к зрителям: Знакомьтесь, моя кузина, Она оригиналка, Совсем не образина И вовсе не нахалка. Танцует буги-вуги, Отнюдь не склонна к нытью И учит на досуге Английский язык for you.
За ним, извиваясь, Джозефин Бейкер, на этот раз обнаженная, как калмычки в «Расах и народностях земного шара», в юбочке из бананов: До чего я убиваюсь и грущу, Что случайно, боже, грех я допущу.
И вот спускается Диана Палмер с песней: Больше нет, больше нет такой любви, Янес де Гомера выводит иберийские рулады: О Maria la О, Поцелуй меня, О Maria la О, Я люблю тебя., Перед нежным взглядом Я не устою, близится и лилльский палач с миледи Винтер, она всхлипывает: И золото волос, и нежный сочный рот, но тот срезает ей голову единым движеньем, шурхх — и восхитительная головка Миледи с выжженной лилией на лбу,
[405]
подпрыгивая, скачет вниз до самого основания лестницы, почти к моим ногам, и тут Четыре Мушкетера затягивают фальцетами: Предпочитает ужинать в шесть, В восемь ей поздно, так хочет есть, Всех ее пакостей не перечесть, Шельма эта Миледи! Сходит вниз Эдмон Дантес с куплетиком: О, вы попали к богачу! Я уплачу, я уплачу! — за ним подсеменивает аббат Фариа в мешковинном саване, показывая на Дантеса пальцем и распевая: Вот этот, вот этот, да, в точности вот этот, а следом за ним вприскачку Джим, доктор Ливси, лорд Трелони, капитан Смоллетт и Долговязый Джон Сильвер (причем последний переодет Одноногогим Питером и на каждой ступеньке пристукивает раз настоящей ногой и два-три-четыре деревянной), они требуют от аббата Фариа вернуть сокровища капитана Флинта. Бен Ган
[406]
с улыбкой свирепого Триггера Хокса
[407]
цедит сквозь свои песьи клыки «cheese!». Под бряцанье тевтонских подков сходит геноссе Рихард, каблуки выбивают: New York, New York, что за город, подруга! Там с севера Бронкс и Бэттери с юга! Человек, который смеется, обхватив леди Джозиану, нагую, какой может быть только женщина во всеоружии, по десять притопов подметками на каждой ступеньке: Вот и ритм, Вот и музыка, И красотка, Кто чего бы еще желал?
Вверх по лестнице, ведущей вниз, протягивается (сценический эффект поставлен доктором Царро-Царьковым) сияющий длинный рельс, и по нему наверх от самого низа взмывает Филофея, добирается до верхней площадки, проникает в вестибюль лицея — и, подобно рою из веселого улья, показывается и спешит по лестнице вниз вся компания, состоящая из деда, мамы, папы, ведущего маленькую Аду, доктора Озимо, господина Пьяццы, двоих священников (дона Коньяссо и настоятеля Сан-Мартинской церкви) вкупе с Граньолой, шея которого обмотана бинтами, подпирающими затылок, так что он походит на Эрика фон Штрогейма
[408]
и даже плечи у него почти выправлены. Вся компания поет:
Музыкальная семейка, поживи не очумей-ка,
Ночью поздней, утром рано хочет слушать Трио Лескано,
Мать желает Боккаччини, сын — оркестр Анджелини,
Бабка слушает в кровати джаз Альберто Рабальяти.
Дочь по имени Мария заперлась на антресоль
И с маэстро Петралия выпевает ноту соль.
Папа хочет отличиться, будто Пиппо он Барцицца,
Ритмы сильно переврал, да ведь Пиппо знать не знал.
Над ними планирует Мео, огромные уши развеваются в воздухе по высокой ослиной моде, в беспорядочную стайку врываются мальчишки из команды при молельне, все они переодеты в форму «Патруля слоновой кости», прицеливаются в Мео, ружья делают «crack-crack», они выталкивают вперед Фэнга, это гибкая черная пантера, с экзотическим песнопением весь караван идет в Тиграи.
Поохотившись для порядку (crack-crack) на каких-то гуляющих неподалеку носорогов, все подбрасывают оружие и головные уборы, салютуя ей — царице Лоане.
