День прошел как в тумане. После разговора с врачом Давид зашел в пиццерию и выпил литр воды, затем прилег под дерево в парке и проспал в тени почти три часа. Проснувшись от лая собак, Давид только в очередной раз убедился, что мир окончательно повернулся к нему спиной. Люди вокруг устраивали пикники, на траве резвились дети — но как же он теперь был от всего этого далек!
Только мрачная грозовая туча, неумолимо надвигающаяся на город, вполне соответствовала его настроению. Под деревом по-прежнему была тень, и Давид прислонился к стволу, чтобы перечитать статью еще раз. В ушах шумело, воспаленные глаза слезились.
И опять что-то его задело в этой статье.
Еще не понимая толком, что он скажет и зачем вообще звонит, Давид достал мобильный и набрал номер редакции. Представившись, он попросил к телефону Густава Малера. В ответ ему сообщили, что Малер является внештатным корреспондентом и номер его редакция дать не может. Ему что-нибудь передать?
— Спасибо, я просто... хотел с ним пообщаться.
Да, да, ему обязательно передадут.
Давид доехал на метро до станции Кунгсхольмен. Пассажиры только и говорили, что о мертвецах и о том, как все это страшно. Один из этих пассажиров заметил Давида и умолк, видимо узнав его. Хорошо хоть не полез с соболезнованиями.
По дороге в школу Давид окончательно убедился в том, что нити, до сих пор связывавшие его с этим миром, оборвались. Он больше не чувствовал своего тела. Ему казалось, что от него остался лишь беспокойный взгляд да инстинкт самосохранения, который пока что заставлял его останавливаться на красный свет. Дойдя до школы, он прислонился к ограде, схватился за черную металлическую решетку и зажмурился.
Раздался звонок, и из школы повалили дети. Он открыл глаза, но при виде биологической массы, хлынувшей из дверей, пошатнулся и крепче вцепился в решетку.
Когда толпа схлынула и двор опустел, показался Магнус. Он с трудом открыл тяжелую дверь, навалившись на нее всем телом, и вышел на крыльцо, оглядываясь по сторонам. Почувствовав холод металла, Давид внезапно осознал, что все еще цепляется руками за прутья решетки. И что эти руки — его. Он стряхнул с себя оцепенение, вспомнив, что он — отец. Придя в себя, он пошел навстречу сыну.
— Ну, здоро́во!
Магнус надел рюкзак и уставился в землю.
— Пап?
— Что?
— А правда, что мама стала орком или чем-то вроде того?
Ага, все-таки в школе постарались. Давид так долго решал, с чего бы начать, как бы подготовить сына к этому разговору, а теперь все насмарку. Он взял Магнуса за руку, и они зашагали в сторону дома.
— Это тебе в школе такое сказали?
— Да, Робин говорит, что они все равно что орки — людей едят и все такое...
— А учителя что говорят?
— Ну, что это неправда. А еще... Пап?
— Что?
— А ты знаешь, кто такой Лазарь?
— Знаю. Давай-ка присядем...
Они сели на край тротуара. Магнус вытащил карточки с покемонами.
— Я целых пять штук выменял, хочешь посмотреть?
— Магнус, послушай меня...
Давид отобрал у сына карточки. Магнус покорно умолк.
Давид погладил сына по затылку — светлые, выгоревшие на солнце волосы. Такой он маленький, такой хрупкий...
— Во-первых, мама никакой не орк, она просто попала в аварию.
На этом его аргументы иссякли. Давид умолк, не зная, что еще сказать. Он перебирал в руке карточки с изображениями покемонов: Гример, Коффинг, Гастли, Тентакул — сплошные чудища.
Господи, ну откуда в их-то мире столько ужасов?
Магнус ткнул пальцем в Гастли:
— Скажи, страшный?
— Ага. Магнус, знаешь... То, о чем вы говорили в школе... и правда приключилось с мамой. Но ей... намного лучше, чем всем остальным.
Магнус забрал у него карточки, покрутил в руках, затем спросил:
— Она умерла?
— Да, но все равно жива.
Магнус кивнул, затем спросил:
— А когда она вернется домой?
— Я не знаю. Но она обязательно вернется.
Они посидели молча. Магнус перебирал карточки, время от времени задерживая взгляд на одной из них. Затем он втянул голову в плечи и заплакал. Давид привлек его к себе, усадил на колени, и Магнус уткнулся лицом ему в грудь:
— Хочу, чтобы она вернулась. Прямо сейчас. Чтобы она была дома, когда мы придем.
На глазах Давида тоже выступили слезы. Он принялся укачивать Магнуса, гладя его по голове:
— Я знаю, сынок, знаю.
УЛ. БУНДЕГАТАН, 15.00
Квартира Флоры находилась на втором этаже. Туда вела каменная винтовая лестница, ступеньки которой были стерты не одним поколением жильцов. Как и большинство старинных зданий, этот дом на Бундегатан старился с достоинством. Дерево коробилось, а камень стачивался, вместо того чтобы ломаться или крошиться, как это случается с бетоном. Это был дом с характером, и Флора его обожала, хоть и не желала себе в этом признаваться.
Она знала здесь каждую ступеньку, каждую выбоину в стене. Где-то около года назад она вывела чернильной ручкой на двери здоровенную букву «А» размером с кулак, и каждый раз, проходя мимо, она краснела от стыда, пока однажды, к ее великому облегчению, букву не закрасили.
Флора поднялась по лестнице. В голове гудело. Она целый день ничего не ела, да и спала всего-то пару часов. Она открыла входную дверь. Звуки синтезаторной музыки, доносившиеся из гостиной, тут же умолкли, послышались громкий шепот и возня. Войдя в гостиную, она увидела Виктора, своего десятилетнего брата, и его приятеля Мартина, ночевавшего сегодня у них в гостях. Мальчики сидели каждый в своем кресле, с подчеркнутым вниманием изучая комиксы про утенка Дональда.
— Виктор?
— М-м?.. — ответил брат, не отрываясь от чтения. Мартин и вовсе загородил лицо журналом.
Чтобы не тянуть время, Флора нажала кнопку видеомагнитофона, вытащила кассету и поднесла ее к самому лицу брата:
— Это еще что такое?
Он не ответил. Она вырвала журнал из его рук.
— Эй! Я с тобой разговариваю!
— Да отвяжись ты, — огрызнулся Виктор. — Подумаешь, ну посмотрели, что там такое, делов-то.
— Целый час смотрели?
— Пять минут.
— Ну кого ты обманываешь? Я еще по музыке поняла. Почти до конца досмотрели.
— А ты сама-то сколько раз его смотрела?
Флора стукнула брата кассетой по башке. Это был фильм «День мертвецов».
— Еще раз тронешь мои кассеты...
