— Я потерял правый бортовой двигатель, — сообщал он сам себе. — Открывайте огонь, как только будете готовы.
Я обернулся посмотреть на него. Сыну исполнилось четыре года. Светло-русые волосы лезли ему на глаза, которые сверкали тем же оттенком голубого, как и у его матери. Поймав мой взгляд, он расплылся в улыбке, в которой светился чистый мальчишеский восторг.
— С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя, — радостно пропел он.
Для Пэта мой день рождения означал шанс подарить мне самодельную открытку, которую он сам нарисовал и давно прятал под кроватью (Люк Скай-уокер обезглавливает жуткого космического монстра своим верным световым мечом). Для меня же этот день значил, что все лучшее скорее всего уже позади. Я искренне считал так.
Когда еще мне доведется почувствовать то, что я почувствовал в тот момент, когда моя жена согласилась выйти за меня замуж? Когда еще я испытаю те непостижимые ощущения, которые охватили меня в момент появления на свет моего сына? Когда еще жизнь снова будет такой… как бы точнее выразиться… настоящей, что ли? Когда?
— И давно ты начал интересоваться машинами? — спросила Джина. Она так просто не могла оставить меня в покое после случая с тем автомобилем. — Спорим, что ты даже не знаешь, на каком бензине она работает.
— Перестань!
— Ну так на каком?
Черт бы ее побрал!
На зеленом, — зачем-то сказал я, выпалив то, что первым пришло мне на ум. — Если ты помнишь, Радиостанция, на которой я работал, дала мне неделю отпуска, и мы провели это время в своей маленькой квартире, валяясь в постели, смотря дневные телепрограммы, поглощая сэндвичи из «Эм-энд-Эс» и рассуждая о том, какой у нас скоро будет красивый ребенок.
Мы порешили, что со временем устроим настоящий, «взрослый» медовый месяц. Джина хотела понырять с трубкой среди экзотических рыб Окинавы. Но, к сожалению, к тому самому моменту, когда у нас появилось немного денег и немного времени, родился Пэт, и ход нашей жизни, как казалось, теперь был распланирован на будущее раз и навсегда.
Мы с Джиной обнаружили, что обручальные кольца как будто отделили нас от всего остального мира. Псе наши знакомые женатые пары были по крайней мере лет на десять старше нас, а друзья- ровесники все еще пребывали в том счастливом возрасте, когда уже не живешь с родителями, но еще не выплачиваешь кредит за квартиру. Наша маленькая семья неожиданно оказалась предоставлена самой себе.
Пока друзья ночи напролет танцевали в клубах, мы тоже не спали, потому что у малыша резались зубки. Когда они волновались по поводу того, с тем ли человеком встречаются, нас заботила другая проблема: как оплатить все счета. И все же я ни о чем не жалел. Да, мы распрощались со своей свободой. Но мы обменяли ее на нечто лучшее.
Я любил свою жену и любил нашего сына. Вместе они придавали моей жизни смысл. Я уже не мог представить себе свою жизнь без них. Я понимал и то, что являюсь счастливым человеком. Тем не менее мне никак не удавалось уйти от вопроса, который начал мучить меня в последнее время: в какой именно момент я перестал быть молодым?
— Меня просто бесит то, насколько жизнь с возрастом сжимается, что ли. — Я неопределенно пожал плечами. — Вот что я имею в виду. Ведь когда ты становишься старше, твои желания почему-то становятся скромнее. Вот, например, когда стремление приобрести подобную машину стало для меня смехотворным? Когда именно? Почему это звучит так глупо? Мне бы хотелось знать. Вот и все.
— Мы наступаем на всех фронтах! — неожиданно объявил Пэт.
— Красная спортивная машина… — проговорила Джина, словно обращалась к самой себе. — И ведь ты даже не любишь водить машину.
— Слушай, я просто посмотрел, и все! — возмутился я.
— С днем рожденья поздравляю, — продолжил песню Пэт, шлепая меня по уху световым мечом, — зла и пакостей желаю! Ты свинья и обезьяна, а похож на попугая!
— Нехорошо так говорить, — нахмурился я. Тем временем поток машин окончательно остановился, а мое ухо начало болезненно пульсировать.
Джина посмотрела на меня так, как будто старалась вспомнить, что именно во мне ей больше всего нравилось. Она была явно озадачена. Я-то помнил, что в ней мне больше всего нравилось. Длиннее ног, чем у Джины, не нашлось бы ни у одной женщины на свете. Правда, я не был уверен в том, лучшее ли это основание для любви на всю жизнь.
Или худшее.
2
Когда мне до чертиков надоел вид ржавого белого фургона, тащившегося впереди, я резко вырулил на встречную полосу и вжал педаль газа в пол.
Моя новая машина в одно мгновение обогнала старый фургон и победно зарычала. Ловко встраиваясь на полосу перед ним, я успел разглядеть водителя — этакая неясная смесь из гнилых зубов, татуировок и откровенной ненависти. В следующую минуту он исчез в зеркале заднего вида. Мой «Эм-Джи-Эф» означал, что я больше не буду любоваться на ржавый белые фургоны и их водителей. Все по осталось позади. Я мог смело смотреть в будущее, где меня ожидали езда с откинутым верхом и восхищенные взгляды пешеходов. Но уже на следующем красном светофоре фургон подтянулся и встал сбоку от меня.
«О боже, — подумал я, — вот оно, безумное дорожное соперничество».
— Ты, урод, — презрительно бросил водитель фургона, опуская стекло, за которым я увидел лицо, напоминающее бифштекс, разбухший в ведре с пивом, — вылезай и подтолкни.
Он умчался вперед на зеленый свет, а я продолжал сидеть на месте. Несколько секунд меня трясло от негодования. Я отчаянно пытался сообразить, что именно должен был ответить этому наглецу.
Если я и вылезу, приятель, то лишь для того, чтобы затолкать твой дерьмовый фургон в твою же татуированную задницу! И если бы я толкал свою машину, приятель, — да, лучше всего называть его именно так, фамильярно: «приятель», — то все равно перемещался бы куда быстрее, чем ты. Пивное пузо! Толстобрюхий придурок!
Я представил себе, как профессионально отбрил его, а затем легко и непринужденно рванул вперед с кривой ухмылкой. Да так, что только шины завизжали. Но на самом деле я продолжал сидеть и меня по-прежнему колотило от злости. А позади уже раздавались недовольные гудки, и водители начали орать, что уже давно горит зеленый.
Наконец я тронулся с места, рассуждая о том, что бы на моем месте сделал мой отец.
Он, разумеется, не стал бы сидеть и молчать «в тряпочку». И он, конечно же, не стал бы терять время на изобретение уничтожающего ответа, достойного Оскара Уайльда в его лучших традициях.
Мой отец просто вышел бы из «Эм-Джи-Эф» и дал в морду этому водителю фургона. Да так, чтобы у него фонарь под глазом остался. Да, скорее всего, именно так он бы и поступил. Хотя, если честно, мой отец в жизни не оказался бы за рулем модной спортивной машины. Он считал, что их делают для богатых придурков.
Моему отцу было значительно комфортнее, скажем, в том же белом фургоне.
