Ее все спрашивают:
— Зачем?
— Да как представлю — зима, Красноярск, деревня, снега — и негритенок идет. Это так красиво…
* * *
На мой призыв к детям в журнале «Мурзилка» — сообщить, кто видел своими глазами летающую тарелку, пришло такое письмо:
«Мне 81 год, я 50 лет член Партии, нам дали путевку в Аншахово под Одессу. После ужина мы вышли погулять и что же мы увидели? 2 апельсина больших на расстоянии, один выше, другой ниже. Минут 15 висели, красные, неподвижно. И вдруг в течение нескольких минут их совершенно не стало. Вы понимаете, какое положение? Это были НЛО».
* * *
В час ночи сидим с Сережей на кухне, пьем чай, слушаем передачу по «Эху Москвы» про табуированную лексику — в эфире писатели Владислав Отрошенко и Евгений Лапутин. Речь о Пушкине, Бунине, Набокове (тот не употреблял ни при каких обстоятельствах, даже в «Лолите»), Сорокине, Ерофееве. Вдруг Отрошенко говорит:
— А вот я недавно читаю в романе у детской писательницы Марины Москвиной — она очень известный детский писатель, Международный диплом Андерсена ездила получать в Индию, — так вот, читаю ее роман «Ливень священной любви» — и там действительно ливень — светлый, искрящийся. И в середине — не с самого начала — встречаю, но — уместно, иначе и не скажешь… А видели бы вы, какой это чистый возвышенный человек с голубыми глазами!..
Тут все замолчали и долго почему-то не возобновляли беседу.
Сережа — в повисшей паузе:
— Эх, ведущая растерялась. А надо было сказать: «Да-а, внешность бывает обманчивой».
* * *
Люся на Ваганькове — слышит, из телефонной будки: «Алло! Милиция? Это вам звонят с кладбища. Я тут выступал на могиле Есенина, читал стихи. И у меня украли саквояж!»
— Представляю, что ему отвечали, — всю дорогу переживала за него Люся. — Обнял бы свой чемодан и выступал. Или хотя бы чувствовал его ногой!..
* * *
— Ваганьково — это самое оживленное место во всей Москве! — говорила моя Люся.
* * *
Средний брат Лени, врач-реаниматолог Евгений Тишков, решил нам продать свой ортопедический матрац, на котором он спал почти десять лет. Причем недешево: уникальный дизайн и ручная выделка.
— Только человек с железными нервами, — сказал Леня, — может купить матрац, на котором десять лет проспал реаниматолог. Посттравматический шок можно заработать… Пускай снизит треть цены!
* * *
Я спрашиваю у Жени Тишкова:
— Что ты думаешь о книге Моуди «Жизнь после смерти»? Это реальная вещь или миражи?
— Не знаю, — он замялся, — может, у них там, в связи с хорошим питанием, экономической стабильностью и есть такая опция, а у нас точно нет, это я тебе заявляю со всей ответственностью!
* * *
Художник Шура Соколов, посмотрев передачу, где жалуются, что не хватает золота военным золотошвейкам, воскликнул:
— Неужели они доведут-таки страну до такого состояния, что им не хватит золота на кокарды?
* * *
— У тебя нет лишней пишущей машинки? — спросил писатель Дмитрий Верещагин. — Есть? А у нее клавиши не западают? Дай мне — напечатать роман? А то мою машинку жена отдала. Приходили из общества слепых — спрашивали старые ненужные вещи, она взяла машинку и говорит: «Вот, возьмите, мы все равно на ней не печатаем». И они взяли.
— А ты что?
— Я? Просто опешил и все.
* * *
Татьяна Филипповна Андросенко, главный редактор журнала «Мурзилка»:
— Одно время я работала учительницей в школе рабочей молодежи, тогда ведь было всеобщее образование, и у меня учился тракторист, вот он писал в сочинении: «Я вас дюже люблю!» Как я его могу забыть? Я и имя его помню: Сашка Булка.
* * *
Навстречу мне под ручку идут две женщины.
Одна другой — потрясенно:
— Что за дела, понять не могу. Трусы съедены. Штаны между ног — съедены…
* * *
Искусствовед Виталий Пацюков так интересно обо всем рассказывает, я говорю:
— Вам надо все это написать!
А он:
— Понимаете, я больше думаю, чем пишу. Вот вы молодец…
— …больше пишете, чем думаете! — сказал Тишков.
* * *
В Риме Виталий Пацюков водил нас в церковь Святой Пракседы, спасавшей гонимых христиан. Там в сыром подвале склеп с останками чуть ли не двух тысяч христианских мучеников, которых захоронила Святая Пракседа.
Виталий из церкви шел задумчивый, переходя проезжую часть дороги, совсем не смотрел по сторонам, а когда мы поставили ему это на вид, ответил, что умереть в Риме — для него большая честь.
— А я твой прах, — пообещал Леня, — помещу в глиняный сосуд, состарю его, как это принято у новоделов, и подложу в склеп к христианским святым.
— А когда это обнаружится, — обрадовался Виталий, — им уже неудобно будет выбросить, подумают — так и было!..
* * *
Писатель Юрий Давыдов звонит Якову Акиму из Переделкина, спрашивает, как тот поживает.
Яков отвечает:
— Да никак. Сижу один дома — как сыч.
А тот его спрашивает участливо:
— Стакан-то держишь?
* * *
Александр Кузнецов, голубоглазый веселый человек, прокладывал обычно лыжню по первому снегу в Переделкине. Однажды смотрю — идет медленно, осторожно, в пальто с меховым воротником, — пережил инфаркт. Естественно, я его всячески подбадривала, вот он мне дал почитать свою книгу — что-то о потерянной статуе Будды в джунглях Таиланда, о тайской принцессе и нашем разведчике, о вспыхнувшей между ними роковой любви. Я честно прочитала и говорю, возвращая книгу:
— Сан Саныч! Шикарный детектив!
А он — гордо и лукаво:
— А вы знаете, сколько я их таких настрогал?!
* * *
Акиму позвонил молодой поэт и сказал:
— Прошу вас дать мне рекомендацию в Союз писателей. У меня вышла книга стихов.
Аким предложил оставить ему эту книгу в почтовом ящике.
Смотрит — на обложке портрет автора с раскинутыми руками. Сзади — самолет в небе. Называется «Хуёвый атом». Дальше только точки.
— Наверное, сумасшедший, — решил Яков Лазаревич.
* * *
Одна бабушка — другой:
— А вы знаете, я после войны была в очень плачевном состоянии, все время плакала. Плачу и плачу. И работала при этом, всё, а плачу и плачу. Я и грязи принимала, мне выписали. Так иду в поликлинику и плачу. Моему врачу сестры кричат: «Вон ваша больная идет — плачет!» А я в грязевую ванну лягу, лежу там — и плачу!.. — И она радостно засмеялась.
