* * *
Захожу в поликлинику, надо показать пропуск. Слышу, один охранник говорит другому:
— Спасения нет ни в чем, — он делает паузу. — Спасенье только в том….
Роюсь в рюкзаке, нарочно тяну время, страшно хочется услышать, что он скажет. Охранник молча ждет. Я достаю пропуск, показываю и прохожу, так и не узнав — в чем же оно, Спасение…
* * *
Виктор Чижиков:
— Я тебе расскажу, как я впервые оказался в Амстердаме. У меня были деньги, я мог купить все, что захочется, и куда угодно зайти. Я пошел в музей смотреть Брейгеля, сел в центре зала и обнаружил, что это очень большие картины, а совсем не маленькие картиночки. Сижу и не верю своим глазам, что я, Витя Чижиков с Красной Пресни, с этого двора, где дворником был дядя Ваня, своими глазами вижу оригиналы Брейгеля. Потом я пошел в кафе, и оттуда мне было видно две стаи птиц — голуби и чайки. Они держались отдельно. НО! В голубиной стае была одна чайка, а среди чаек — один голубь. На другой день опять туда пошел: снова то же самое. Тут я догадался, что это послы — для взаимопонимания. Так я сидел, смотрел, что-то выпивал. И вдруг почувствовал, что я счастлив…
* * *
Художница по имени Долорес весь срок в в Челюскинской отмотала на пляже, сплошь покрылась шоколадным загаром.
— А кто это увидит? — она грустно говорила. — Один мужчина? Ну, два… Ну, три…
* * *
Искусствовед Анна Гор:
— Вы — это Митя Шагин в миниатюре, все время улыбаетесь!..
* * *
Знакомый фотограф из Германии Пауль Циммер, приехавший снимать Кубок Кремля по теннису, купил у коллекционера рисунок Зверева и очень волновался, вдруг его на таможне отберут — он не успел оформить вывоз в Министерстве культуры. А с Паулем была его маленькая дочка.
— Положи в чемодан, прямо сверху, — посоветовал Леня, — и скажи, что это рисунок Кати. Только пусть она еще нарисует парочку!..
* * *
Зову Даура:
— Пошли гулять в Коломенское? Великий композитор Берлиоз, гуляя в Коломенском, сказал, что это музыка, застывшая в камне.
— Для великого композитора он слишком красноречив, — ответил Даур.
Я рассказала об этом диалоге нашему Сергею.
— А я думал, он скажет: для человека без головы он слишком разговорчивый…
* * *
Гуляю по Гаване, на бульваре Прадо меня окликнул прекрасный молодой человек, курчавый, смуглый, черноглазый, спросил, откуда я и куда. Он неплохо говорил по-английски, показал мне Капитолий, поинтересовался, какие у меня планы. Неужели я собираюсь киснуть весь вечер в отеле? Лучше нам с ним пойти в ресторан, кушать fish or biff, веселиться, общаться…
Глядя в эти сияющие глаза, я даже подумала: в самом деле, почему бы и нет? Но, поблагодарив за экскурсию, по привычке отправилась восвояси.
И услышала вслед:
— Тогда дайте мне хотя бы два песо для моих детишек…
* * *
Позвала Эдуарда Николаевича Успенского любоваться вечерним океаном.
— Может, искупаемся? — говорю.
— Я, пожалуй, не буду, — сказал Успенский, поглядывая на огромные валы, которые обрушивались на цементные заграждения, грозя разнести их вдребезги. — Но, если хочешь, я подержу твою сумочку…
* * *
В гостинице «Комодоро» в ресторанчике, куда я зашла пообедать, сидели Евгений Евтушенко и его испанский переводчик Хавьер Кампас. Евтушенко поинтересовался, что я пишу. Детективы? Нет? Романы? Любовные? Как называется хотя бы один? «Роман с Луной»? Это не про него, он не сияет холодным светом!
— А вот у меня никогда не было романа с новеллисткой, — сказал Евгений Александрович. — С поэтами — да!
— Ну, какие ваши годы! — говорю.
— Хотите дайкири? Настоящий кубинский дайкири? Нет? Вы боитесь меня! — воскликнул он. — Знаете, что я бабник! У вас есть дети? Мальчик? Сколько ему лет? Тридцать??? — переводит Хавьеру.
А тот простодушно спрашивает:
— А ей сколько?
— Ну, я не могу так спросить, — сказал Евтушенко. — Но, судя по всему, в вас сорок пять килограммов. Так что вас я еще смогу перенести… через ручей.
— А остальные восемь? Я вешу пятьдесят три.
— Какая вы приятная, — сказал Евтушенко. — Поцелуйте меня.
Мы поцеловались, я пожелала ему и впредь радовать нас стихами, поцелуями и разгуливать по всему миру в своих жизнеутверждающих пиджаках с кепками.
На следующий вечер на площади перед старинным фортом, где проходила книжная ярмарка, встретила искусствоведа Катю Деготь и предложила подвезти ее в писательском автобусе. Пока мы ехали в Гавану, показывала ей разных знаменитых писателей. И с гордостью сообщила, что в российской делегации даже сам Евгений Евтушенко.
— Как? — удивилась Катя. — А я думала, он давно умер.
— Что вы, — говорю, — не далее как вчера он меня поцеловал! Не только я его, — я особо подчеркнула, — наш поцелуй был взаимным!
— Вот это очень важное обстоятельство, — согласилась Катя. — Если б только вы его — было бы не так убедительно.
* * *
В Гаване на завтраке — Леонид Юзефович:
— Я вас порадую. В двух шагах от нашего отеля Сергей Лукьяненко показал мне очень приличный кожный диспансер. Оказывается, со всего мира сюда едут люди с ужасными кожными заболеваниями и останавливаются у нас в «Комодоро». Мы едим с ними из одних тарелок и вытираемся одними полотенцами, которые нам выкладывают сердечками на кровати.
— То-то я постоянно встречаю старика с прокаженной лысиной, — помрачнел Павел Басинский.
— А я тебя успокою, — сказал Юзефович. — Лукьяненко как врач говорит: чтобы заразиться, надо чтоб этот человек с прокаженной лысиной набросился на тебя и укусил!
* * *
Даур Зантария:
— Мне удалось снять квартиру за двести долларов с чудесным видом на крематорий, что напоминает мне о бренности мира…
* * *
Брат моей подруги, Леша Книжников из Фонда дикой природы, долгое время занимался тем, что вил гнезда орлам. Леню это очень тревожило.
— Орлы должны сами себе вить гнезда! — говорил он. — А то они будут на Лешку надеяться, а он чем-нибудь другим увлечется — и все.
* * *
— Я стесняюсь попросить Петю Алешковского углубить материал о Дауре… — говорю Тане Бек.
— …А вы попросите расширить.
* * *
— Надо все время двигаться, двигаться, — говорит Леня, — совершать какие-то действия, тогда калории превратятся в мускулы, а не в жир. Почему насекомые такие сухопарые? Потому что они все время двигаются!..
