Я осторожно подняла сына с пола и понесла его в Красную
комнату.
— Мама, что такое чпок-модель? — сквозь сон поинтересовался
ребенок.
Я не стала делиться своими соображениями на сей счет, а с нежностью
прошептала:
— Спи-ии, родной, спи-ии.
Уложив его в кроватку, я вернулась на кухню.
— Ребенок уснул голодный, — с укором сказала я.
— Почему? Я его покормила.
— Все равно меня мучает совесть. Как-то не так проходит моя
жизнь. Я плохая мать.
Жанна принялась меня успокаивать, приводя очень лестные
доводы. «Ах, — подумала я, — ведь я достойна лучшего, так почему же в последние
дни сваливаются на меня такие беды?» И в это время раздался звонок.
— Это Евгений! — крикнула я и пошла открывать дверь.
Я не ошиблась. На пороге стоял Астров. Он опирался на Пупса.
Бедный Пупс!
Было очевидно: Роза не стала дожидаться полного вытрезвления
и отправила Астрова в том виде, в каком он очнулся.
— Это я! — торжественно сообщил он и громко икнул.
— Я пойду? — уже с порога запросился домой Пупс. — Там
машина осталась открытая.
— Хоть в прихожую его заведи, нам же с Жанной этого не
осилить.
Пупс, изнемогая под тяжестью Евгения, сделал один только
шаг, и вся эта конструкция завалилась в мою прихожую. Старая Дева мгновенно
распахнула свою дверь. Вот же… Никогда не покидает своего поста.
Пупс, войдя в мое положение, выбрался из-под Астрова и помог
мне закрыть дверь. После этого он тут же взмолился:
— Я пойду? Там машина…
— Иди, иди, — согласилась я, — на сегодня с тебя хватит. К
тому же мне не терпится побыть наедине с любимым.
И он ушел.
— Жанна! — крикнула я, воинственно водружая кулаки на бедра.
— Ты домыла посуду?
Она выглянула из кухни и робко ответила:
— Да, и прибрала в гостиной.
— Так иди, милая, домой. Остальное — завтра.
Она сняла передник и ушла прямо в халате. Я почувствовала
некоторое облегчение и значительный прилив сил.
— Ну? — спросила я, грозно нависая над лежащим Евгением.
Он икнул и подарил мне просветленную улыбку.
— Ну? — гневно повторила я свой вопрос. И только тогда
контакт состоялся.
— Можешь взглядом светлый праздник вызвать в чьей-нибудь
душе? — с пафосом воскликнул он и выкинул вперед правую руку, ну совсем как
Ленин на броневике.
Я опешила и застыла с вопросом на губах.
— Пер Гюнт, — с улыбкой пояснил Евгений, икнул и добавил:
— Стыдно не знать.
От такой наглости я не нашлась, что сказать. Этот негодяй
проник в мою душу, очаровывал Саньку и теперь, когда ребенок уже называет его
отцом, напивается до потери чувств и насилует мою Жанну. Боже! Как тут быть?!!
Жанна — ладно, но уже моя жизнь идет под откос!
Я пришла в такое гадкое настроение, что разум мой помутился.
И ничего не придумала лучше, как спросить:
— Ты зачем изнасиловал Жанну? Астров (надо отдать ему
должное, он мгновенно протрезвел) посмотрел на меня, как на восьмое чудо света,
покрутил пальцем у своего виска и с чувством превосходства изрек:
— Нажралась — веди себя прилично. Но вести себя прилично я
уже не могла. Теперь, когда моя личная жизнь в который уже раз терпела фиаско,
я готова была на самые крайние меры. Я впала…
Впрочем, не знаю, куда я впала, но схватила его за грудки и,
забыв о спящем Саньке, завопила изо всех сил:
— Ты зачем изнасиловал Жанну, подлец?!! Он к тому времени
окончательно протрезвел и испугался.
— О чем ты говоришь? — залепетал он. — Если ты имеешь в виду
то, что было сегодня в. спальне, знай: я не виноват. Я же не знал, что это не
ты. Да, я хотел, потому что думал, что это ты, а как узнал, что ты это не ты,
так сразу упал и заснул. И больше ничего. Жанна может подтвердить.
Я с глубокой печалью смотрела на него, качая головой и
готовя проникновенную речь. Он выслушал ее, не вставая с пола, и страшно
разволновался.
— Соня! — закричал он, едва я закончила. — Ты сошла с ума!
Как ты могла такое подумать?
— А что я могла подумать, когда ты пришел весь в траве, в
крови и с разодранным лицом?
Евгений вскочил на ноги и возбужденно забегал по прихожей.
— Нет! Это черт знает что такое! — приговаривал он. — Я
насильник?!!
Никогда!!!
— А почему ты так уверен? — спросила я. — Ты же ничего не
помнишь.
Его растерянный взгляд говорил о том, что я поселила-таки в
нем неуверенность, но, как любой мужчина, он решил стоять на своем до . конца.
— Да, не помню, — признался он, — но точно знаю, что такого
быть не могло. Изнасиловать! Ха! Да еще кого? Жанну! И где? В кустах! Будто у
меня не было для этого более подходящего места!
— Но почему у тебя была расстегнута ширинка? — выдвинула я
весомый аргумент. Евгений впал в задумчивость.
— Ширинка? — спросил он как о чем-то потустороннем.
— Да, — ехидно подтвердила я. Он вдруг радостно хлопнул себя
по голове, вдохновленный собственной находчивостью.
— Ха! Конечно, была расстегнута! Если бы ты знала, сколько я
выпил, не задавала бы мне таких глупых вопросов.
Я сделала вид, что согласна.
— Ладно, но это еще не все, — сказала я, готовя ему западню
и всей душой желая, чтобы он в нее не попал. — Почему на твоей рубашке следы
травы?
— Я валялся, — порадовал меня Евгений. — Видимо, и на траве
тоже. Я же говорил: я пил яд, настоящий яд, потому и не все помню.
— И кто расцарапал тебе лицо, видимо, ты тоже не помнишь.
— Абсолютно не помню. Вероятно, я валялся в кустах и
расцарапал щеку об ветку. И тут я нанесла основной свой удар.
— Ты не помнишь, — сказала я, — а вот Старая Дева
отсутствием памяти не страдает и может тебе сообщить, в каких кустах ты
валялся. Ты валялся как раз в тех кустах, в которых была изнасилована Жанна, и
как раз в то самое время!
Старая Дева прогуливала свою Жульку, и она чуть на тебя не
написала. Я имею в виду Жульку, конечно.
Евгений сник. Нельзя сказать, что я торжествовала. В душе у
меня был траур. Я хоронила свою любовь. Он неуверенно прошел в гостиную и
плюхнулся на диван, как бы давая мне понять, что так просто он отсюда не уйдет.
Я остановилась на пороге и, опираясь о дверной косяк, уставилась на него.
