— Затем, что Маруся еще хуже, — философски ответил Евгений.
— Вы, женщины, или Соньки, или Маруси, или Тамары, или Елены.
Мне не хотелось выглядеть умной, но пришлось.
— Ты не прав, — сказала я. — Женский мир значительно
обширней и разнообразней. Есть еще Тоськи, Людмилы, Розы, а также Алисы,
Венеры, Ольги, Ирины и бесконечное множество имен и характеров.
— Да, есть, — согласился Евгений, перекладывая яичницу на
тарелку и подвигая ее мне, — но, видимо, мне больше подходят Соньки. Уж такой я
непутевый парень. Кофе будешь?
— Я пила водку. Самогонку, — зачем-то сказала я правду.
Наверное, от смущения. Со мной бывает такое.
— С нюхом у меня полный порядок, — ответил Евгений. — А
ругаться уже надоело. То я не прав, то ты не права, а жить-то когда?
Я подивилась мудрости его слов и принялась за яичницу. В
глубине души я томилась. Страшно хотелось отправиться к Земфире, но с ней мы
были не настолько близки, чтобы я могла ранним визитом портить ей жизнь.
Пришлось смириться и ждать того часа, когда мое появление в ее доме не
покажется неприличным.
Проводив Евгения, я встретила Жанну.
— Уже проснулась? — удивилась она.
— Еще и не засыпала, — ответила я, ломая голову, как бы
незаметно перейти к мучившему меня и очень болезненному для нее вопросу.
Жанна прямиком прошла на кухню и занялась мытьем посуды. Я
присела рядом, соображая, как бы помягче задать свой вопрос, чтобы ее не
травмировать.
— Вчера Миша водил меня в свой дом, — грустно сказала она.
С того печального дня Жанна больше не забегала ко мне после
своих свиданий. Она вообще стала немногословной. Я даже удивилась, что она
вдруг пошла на откровенность, и, признаться, не ждала от этого ничего хорошего.
— Зря мы затеяли все это, — продолжила она, не обманув моих
ожиданий. — И про то, что ты моя тетушка, я брякнула зря. Теперь жалею.
— Почему жалеешь? — удивилась я.
— Потому что плохо это. Нельзя обманывать близких. Вообще
никого обманывать нельзя. Мне стало интересно.
— Почему нельзя?
— Грех это большой, и на душе тяжесть.
— Насчет греха не знаю, а насчет души скажу так. Гораздо
большая тяжесть возникает у меня, когда я вовремя не догадаюсь обмануть, —
поделилась я своим опытом.
— Может, ты и права, — вздохнула Жанна, — только потом
обязательно возникают проблемы.
С этого и надо было начинать. Значит, у нее уже возникли
проблемы.
Какие? Этот вопрос я тут же ей и задала.
— Елизавета Павловна вчера спрашивала о каком-то приданом,
которое ты собираешься дать за мной. Я чуть не сгорела со стыда.
— И напрасно. Разве я тебе не говорила? Я действительно
собираюсь дать за тобой приданое.
Жанна испуганно посмотрела на меня:
— Зачем?
Я рассердилась:
— А чего ты так испугалась? Это что, тебя обяжет? Можешь не
сомневаться, я даю от всей души и лишь то, что дала бы своей дочери, которой, к
сожалению, у меня нет. Так не пропадать же добру. Давая его тебе, я хоть знаю,
что оно попадает в хорошие руки. А так, умру, и пропадет вовсе.
Жанна нахмурилась.
— Не говори так, — попросила она. — Ты еще молодая, я считаю
тебя своей подругой.
— Но двадцать лет разницы не шутка. По закону природы я умру
на двадцать лет раньше тебя, а если не возьмусь за ум и не заживу спокойной
жизнью, то гораздо раньше.
— Я не могу это слышать, — топнула ножкой Жанна. — Лучше
давай о приятном. Какое приданое ты собираешься мне дать?
— Маленькое, но хорошее. Кое-что из вещей своей драгоценной
бабули, царство ей небесное, кое-что из вещей своей покойной мамули, и ей
царство небесное. Вещи все антикварные и дорогие.
Жанна бросилась меня целовать.
— Если ты со своим Мишей не уживешься, — продолжила я, —
делиться они не будут, потому входят в разряд личных вещей. Она помрачнела.
— Я с ним уживусь, а вот захочет ли он со мной жить, когда
узнает, — прошептала она и заплакала.
Ох, как я разозлилась.
— Выбрось эти глупости из головы! — закричала я. — Даже
думать об этом не смей! Как это он узнает, если ты сама ему не скажешь?
— Как? Будто не знаешь, как такие вещи узнают? В первую же
ночь и узнает.
— Об этом не переживай. Я уже говорила, как это легко
устроить, а подробные инструкции выдам накануне первой брачной ночи. И есть за
что бороться. Елизавета Павловна — такая женщина! — я закатила от удовольствия
глаза, плюясь в душе. — Ее муж — душка, а сам Михаил! Тут уж помолчим, чтобы не
сглазить. И все тебя уже любят. Даже Тамара это знает. И ты из-за своих
глупостей хочешь испортить столько труда? Это мне непонятно. Не хочешь ради
себя, хотя бы ради меня постарайся. Столько труда! Столько труда! Ведь я же
болею всей душой! Я уже включилась в твои проблемы! Я этого не переживу! Ты
что, не веришь, что я не переживу?
— Верю, — вздохнула Жанна, уголком фартука вытирая слезы. —
Я постараюсь.
— Вот это совсем другое дело, — успокоилась я и невзначай
задала свой вопрос:
— Кстати, в тот вечер ты не слышала шума автомобиля? Может,
та сволочь уехала на автомобиле?
— Точно! — вскинулась она. — Я слышала звук отъезжающего
автомобиля.
Мне сделалось не по себе. Нельзя же быть до такой степени
проницательной. Это писательство слишком развило мое воображение. Надо это дело
бросать, пока я не превратилась в настоящего пророка. Пророкам живется не
слишком хорошо. Кассандру, беднягу, вообще ни за что убили.
— Ты уверена, что не ошиблась? — спросила я. — В прошлый раз
про автомобиль ты ничего не говорила.
Жанна задумалась и сказала:
— В прошлый раз мне было не до того, да ты и не спрашивала.
Я точно помню, что слышала со стороны дороги звук отъезжающего автомобиля. У
меня еще мелькнула мысль, что, если бы я могла закричать, водитель пришел бы на
помощь.
— А у тебя не мелькнула мысль, что водитель и есть тот самый
насильник, который, сделав свое грязное дело, сматывается с места преступления?
Жанна с изумлением посмотрела на меня.
— Нет, такой мысли у меня не возникло.
— Боже, какое доверие к людям! — ужаснулась я. — Как ты
собираешься жить с таким мировоззрением? Тебе крупно повезло: у тебя есть я.
Раз автомобиль был, значит, я знаю, где его искать.
