— Но Жанна стала много плакать.
— Вот это плохо, хоть и понятно. В ее состоянии это бывает.
Женщины становятся очень нервными, — сказала я, ставя ударение на слове
«нервными». — Ты должен как-то ее развеселить.
Михаил только рукой махнул.
— Но как? — с отчаянием воскликнул он. — Как? Она стала
дикая.
Шарахается от всех, говорит, что меня не достойна, несет
всякую ерунду.
— Какую ерунду? — испугалась я.
— Не знаю, я ее не понимаю, — признался он, — говорит, что я
в ней ошибся.
«Совсем сдурела? — возмущенно подумала я. — Точно хочет все
испортить!»
— Где она?
Миша пожал плечами.
— Не знаю. В тот-то и дело. Она пришла ко мне в офис,
плакала, хотела серьезно поговорить. Я посадил ее в автомобиль и повез домой.
По дороге мы поругались, она выскочила из машины и убежала.
— Как это «выскочила»? На ходу, что ли?
— Почему «на ходу»? Я остановился, она и выскочила. Вот,
приехал к вам, с полчаса шлепал по лужам, даже курил, не решаясь войти, а ее и
здесь нет. Не знаю, где искать.
Мне стало легче. Если дело только в этом, не беда. Жанну мы
приведем в чувство, лишь бы он к ней нормально относился.
— Миша, ответь мне на один вопрос: ты ее любишь?
Он явно не ожидал такого поворота и очень удивился.
— Конечно, люблю.
— Тогда можно, я буду с тобой откровенна?
— Да, конечно.
— То, что Жанна нервничает, это нормально в ее положении,
но, думаю, есть причина, которая и лишает ее покоя. Я восхищаюсь Елизаветой
Павловной, да что там восхищаюсь, я ее боготворю! — воскликнула я, с
удовлетворением отмечая кислое выражение лица Михаила.
Было ясно: он тоже ее боготворит и порой считает, что такому
ангелу место на небе.
— Не может не восхищать доброе сердце твоей матери, — с
пафосом продолжила я. — Сердце, способное обогреть всех, кого оно любит. Иногда
тем, кого она любит, становится даже жарко. А бывают моменты, когда жар ее
сердца просто сжигает дотла. Боюсь, это и происходит с Жанной.
Михаил смотрел на меня как на ясновидящую.
— Вы думаете, она из-за мамы?
«Конечно, из-за мамы, дурак! Из-за твоей мамы и паралич
может хватить, не у всех же такое крепкое здоровье, как у тебя», — подумала я,
но вслух сказала другое.
— Нет, что вы! Ваша, Миша, мать здесь ни при чем, —
участливо пожимая его руку, воскликнула я. — Кстати, Жанна обожает ее и во всем
хочет ей подражать.
— Не надо, не надо! — испуганно закричал Михаил. — Вот
подражать не надо. Жанна — яркая индивидуальность. Любое подражание испортит
ее.
Я энергично кивнула головой:
— Абсолютно согласна, но Жанна-то так не считает. Она
мучается от того, что не такая, как ваша мать. Поэтому она вбила себе в голову,
что вас не достойна.
— Только поэтому? — изумлению его не было предела. — Как вы
меня успокоили. Софья Адамовна, но что же делать? Я не хочу, чтобы она была
похожа на мою мать. Мне Жанна нравится такая, как она есть. Но где же она
сейчас?! — хватаясь за голову, горестно .воскликнул он. — В такой ливень!
— Давно вы расстались? Он взглянул на часы.
— Чуть меньше часа назад.
— В таком случае она в метро и вот-вот будет у меня. Думаю,
тебе лучше уйти. Мы должны поговорить с ней с глазу на глаз. После беседы все
станет на свои места. Обещаю тебе.
Михаил вскочил с дивана и заметался по комнате с криками
«мне лучше уйти».
— Да, — сказала я и глазами показала, где дверь.
Он мгновенно шмыгнул в нее и, схватив пальто и на ходу
надевая его, буквально вылетел из моей квартиры и побежал по ступенькам вниз.
— Чтобы не встретиться с Жанной в лифте! — уже с восьмого
этажа крикнул он мне.
Я стояла на лестничной площадке, махала ему вслед рукой и,
умиляясь, думала: «Он любит ее. Любит».
— Чтой-то двери все пораспахнули, — возмутилась за моей
спиной баба Рая. — И зонтов мокрых понакидали, и чумаданов.
Ах, Миша!
Я выскочила на балкон и, потрясая зонтом и кейсом, закричала
со своего девятого этажа:
— Миша! Миша! Забыл!
Он уже садился в автомобиль и только махнул рукой:
— Не страшно! Потом!
Его «Мерседес» рванул в сторону проспекта, а на аллее
показалась фигурка Жанны. Она бежала вдоль злополучных кустов, согнувшись под
струями ливня. Я тоже промокла вмиг и вернулась в комнату.
— Спрячь это все пока, чтобы Жанна не увидела, — сказала я
бабе Рае, отдавая ей зонт и кейс. — Не хочу, чтобы она знала, что ее Миша был
здесь.
Баба Рая, ворча и вздыхая, выполнила просьбу и отправилась
укладывать Саньку спать, а я пошла встречать Жанну.
Она была в отчаянии. Плакала и причитала:
— Я так больше не могу. Я устала! Устала!
— Это все потому, дорогая, что в тебе ребенок не от Миши.
Избавишься от него, и будет все хорошо, — успокоила я ее.
Однако у нее началась истерика.
— Какой он чужой?! — закричала она. — Какой он чужой, раз во
мне?! Это мой, мой ребенок! Мой!
Я не поверила своим ушам. Что это она говорит? «Мой
ребенок»?
— Да! Мой! — с новой силой закричала она, прочитав
опровержение своих слов на моем лице. — Пять месяцев! У него уже ручки и ножки!
И сердечко! И попка! Он маленький! Беспомощный! И совсем ни в чем не виноват!
Он маленький и беззащитный! Его каждый может убить! И только я могу его
защитить!
Мне оставалось хвататься за сердце и причитать «боже, боже».
— Ты хочешь его рожать? — с трудом шевеля онемевшими губами,
спросила я и подумала:
«Что-то мне очень нехорошо. Я, видимо, сейчас упаду».
— Да, рожать, — отрезала Жанна и поплыла куда-то, поплыла…
И комната поплыла, и стол, и люстра, и баба Рая… Стоп!
Откуда она здесь взялась? Кто ее приглашал? Я мигом пришла в себя и огласила
комнату громким криком:
— Баба Рая! Что надо?
— Ничего, — ответила старая проныра, обидчиво поджимая губы.
Просто удивительно, как губами она передает все оттенки
своих чувств.
— Дьявол! — вспомнила я. — Нет сигарет! Баба Рая, Санька
спит?
