— Спал, голуба, пока ты не разбудила его своим визгом.
— Так пойди и купи мне сигарет, а себе песочного печенья.
Она обожала печенье и отправилась за ним даже в дождь.
— А Михаил? — воскликнула я, едва за ней закрылась дверь.
— Уйду от него, — решительно ответила Жанна. Да, она
собралась меня убить!
— А о нем ты подумала? — выдвинула я глупейший аргумент.
Она горестно усмехнулась.
— А что о нем думать? Видела сегодня: он окружен девицами.
Просто в цветнике работает.
— И красивые девицы? — встрепенулась я.
— Похожи друг на друга, как участницы конкурса красоты, —
презрительно отвесила губку Жанна. — Да мне что за дело? Все равно я не могу
больше жить во лжи. Уйду. Уже ушла.
Я рысью пробежалась по комнате и в живописной позе, подперев
руками бока и выставив вперед ногу, остановилась перед ней.
— Та-ак, — протянула я, — оч-чень хорошо. Уйдешь!
— Уйду!
— И куда ты уйдешь? На шею своей бедной матери? Пополнишь
ряды своих братьев и сестер еще одной нищей крошкой? И подашь хороший пример
младшим?
Завтра они все, как одна, принесут в подоле!
Жанна вспыхнула, но плакать не стала. Она молча смотрела на
меня и страдала. Я решила продолжить натиск до победного конца.
— Поверь моему опыту! — закричала я. — Ведь для чего-то же я
жила? Всю дальнейшую жизнь ты будешь жалеть о том, что ушла! Будешь кусать
локти! Будешь проклинать меня!
— А тебя-то за что? — удивилась она.
— За то, что я тебя вовремя не остановила.
— Ребенка я в обиду не дам, — на всякий случай напомнила
она.
Я махнула рукой и со вздохом сказала:
— Да бог с ним, с твоим ребенком, если дело только в нем.
Хочешь — рожай, но уходить-то от мужа зачем? Разве ребенку от этого станет
лучше?
— А разве будет лучше, если Миша узнает, что это не его
ребенок? — крикнула Жанна и разрыдалась.
Я явила ей новую истину.
— Да миллионы мужчин воспитывают чужих детей и понятия не
имеют об этом! — воскликнула я, наслаждаясь своей речью. — Я даже не уверена,
мой ли отец тот человек, который дал мне свою фамилию и воспитывал меня до тех
пор, пока не умер. Что-то я на него совсем не похожа. А Маруся! Да ее же отец
был пигмеем, настоящим пигмеем, но от кого-то же она взяла свой гренадерский
рост.
Мать ее, умная женщина, до сих пор обходит молчанием эту
тему. Так почему же тебе неймется обо всем рассказать своему Михаилу?
— Потому, что когда-нибудь он узнает об этом сам. Мама
всегда говорила: сколько веревочке ни виться, а кончик все равно найдется.
Как это меня вдохновило! Уж здесь-то мне было, что
возразить.
— Глупости! — крикнула я и рассмеялась для убедительности. —
Глупостям учила тебя мама! Знала бы ты, сколько лет вьются некоторые мои
.веревочки. И это не предел. Есть на свете и такие веревочки, которые и своих
хозяек переживут, и их мужей, а кончиков так никто и не увидит. Надо только
подойти к делу с умом, а уж ум-то проявить есть ради чего. Ради блага будущего
ребенка.
Пусть у него будет отец Миша, раз так богу угодно. И уж если
быть до конца откровенной, то лучше богатый отец, чем никакого.
Жанна наконец засомневалась.
— Думаешь? — спросила она.
— Ха! «Думаю». Уверена! Здесь нет альтернативы. Если ты
действительно любишь своего маленького с его ручками, ножками, сердечком и
попкой, — я любовно похлопала Жанну по животу, — то должна уже сейчас позаботиться
о его будущем. Согласись, что для этого лучшего мужа, чем Михаил, трудно найти.
К тому же ты его любишь. И он тебя. Зачем же делать плохо всем?
Жанна задумалась.
— Не знаю, не знаю, — качая головой, бормотала она. — Как-то
страшно становится. Что скажет Миша, когда я рожу раньше срока на целый месяц?
— Ты сначала роди, — посоветовала я, — потом посмотришь. Еще
неизвестно, сколько ты будешь ходить. Вот Тося, к примеру, переходила со своим
старшим сыном целых шесть недель и три дня. Может, и у тебя будет та же
история.
— А если я рожу раньше срока? Тогда получится еще больший
разрыв.
— Но рождаются же и семимесячные младенцы, и восьмимесячные.
Почему же такое не может и у нас произойти? Уверена, Роза легко нам это
устроит. Но думай, пожалуйста, о хорошем, тогда все уладится само собой. Поверь
моему опыту.
Жанна поверила. Она немного успокоилась, уже не плакала, но
было видно, что совесть по-прежнему мучает ее.
«Надо бы навалиться на эту совесть», — подумала я и
навалилась.
— Вот посмотри на моего Астрова. Как считаешь, любит он
Саньку?
— Конечно, любит, — ответила она и почему-то посмотрела на
меня с укоризной.
— Стал бы он любить его меньше, когда бы узнал, что это его
сын?
— Стал бы больше любить.
— Вот. Значит, если ты будешь умна, твоего ребенка будут
любить так же сильно. А теперь думай, стоит ли для этого лгать? Тем более что
ложь ради ребенка — святая ложь. Ты страдаешь, мучаешься, но лжешь, как это
тебе ни противно. И все ради ребенка, ради ножек, ручек, попки, — заключила я,
думая, что теперь-то уж точно хватила лишку.
Однако Жанну моя речь сломила.
— Да, — вздохнула она, — теперь я вижу, что не имею права
раскисать.
Спасибо тебе, но как же мне помириться с Мишей? Так
некрасиво я с ним поступила, рыдала, выскочила, побежала.
Я растаяла от умиления.
— Ерунда. Нормальное женское поведение. Если время от
времени будешь так себя вести, он только сильней любить будет.
— Но сейчас-то что мне делать?
— Идти к себе, дождаться мужа с работы и быть такой же
нежной и ласковой, как и прежде.
Окрыленная Жанна умчалась домой, а я осталась со свирепой
бабой Раей, которая никак не могла мне простить того, что вместо приятного
подслушивания нашего разговора она под дождем ходила за сигаретами для меня. Свирепость
ее усиливало то, что в ближайших магазинах не было песочного печенья.
Я забилась в спальню и там ждала звонка от Михаила. Я точно
знала, что он позвонит. В противном случае весь мой женский опыт не стоил бы и
гроша.
И он действительно позвонил.
— Софья Адамовна, спасибо, мы помирились. Все у нас теперь
хорошо. Я решил взять недельный отпуск и увезти Жанну подальше от наших дождей
на солнышко и золотой песок. Вы рады за нас?
