— Дом словно охвачен пламенем, — похвалила я. — И что, это
будет постоянно так?
— Да, наружное освещение нынче в моде. Мама, а как тебе мои
фонтаны?
— Зашибись!
— А цветы?
— ;И цветы — зашибись, но кто их выставил на холод? На
деревьях еще и почки не набухли, а у тебя фонтаны и цветы.
— Ах, я же не виновата, что родилась весной, — вздохнула
Тамара. — За делами жизнь проходит мимо. Даже некогда полюбоваться этой
красотой. Даже на Сейшелах я отсыпалась, и единственное, что мне удалось, так
это обгореть на солнце.
Мне стало жаль свою несчастную подругу.
Я решила ее приободрить.
— Зато сегодня у тебя сладкая жизнь, — сказала я. — Все, не
исключая и меня, страдают от зависти.
— То-то же, — удовлетворилась польщенная хозяйка и от
избытка чувств ущипнула за щечку Жанну. — А что это мы такие молчаливые?
— Ребенок никак не может в себя прийти от твоего «Мазератти»
с водителем, — пояснила я.
— Ах, вот оно что, — улыбнулась Тамара. — Но ты же сама
просила карету.
Я не успела ответить. Примчался взволнованный Даня и с
воплями «приехал Сам» утащил мою подругу. Мы с Жанной остались одни.
— Почему эта Тамара называет вас Мамой? — спросила девушка.
Я рассмеялась.
— Надеюсь, ты не подумала, что нас связывают родственные
узы?
Жанна испуганно замотала головой.
— Нет, нет, так невозможно подумать, — пролепетала она.
— Тамара даже старше меня, а Мамой меня зовут все мои
друзья. Открою свою тайну. Ты не знаешь, что Санька не мой сын. Точнее,
теперь-тo он мой, но до этого он был сыном моей любимой подруги.
— Что же случилось с вашей подругой? Спросила Жанна, и на
лице ее отразилось заблаговременное сострадание.
— Она умерла, — с искренней грустью ответила я. — Погибла,
когда Саньке было три года. Я усыновила его, но паршивец никак не хотел звать
меня мамой.
«Тетя», и все. И так продолжалось довольно долго. Время шло,
ребенок рос, катастрофически накапливая опыт, а я по-прежнему была «тетя Соня».
Разве это не обидно?
— Обидно, — подтвердила Жанна. — Но сейчас же он зовет вас
мамой.
— И это благодаря нашей Марусе. Она придумала хитрость.
«Давай, — однажды сказала она, — мы все будем звать тебя мамой. Санька
подумает, что это твое имя, и к нам присоединится». Она сама оповестила всех
знакомых и друзей, как теперь надо ко мне обращаться. Все, кроме нее, стали
звать меня Мамой, даже Евгений. Мне стоило немалых трудов его от этого отучить.
— А как вас звала тетя Маруся?
— Как обычно: старушкой. Но Санька, слава богу, не стал
звать меня старушкой. Слово «мама» гораздо чаще звучало в моем доме. Ты знаешь,
это помогло. Ребенок действительно очень быстро присоединился к большинству и
теперь зовет меня мамой, впрочем, как и все остальные. Они пристрастились и не
могут отвыкнуть. Ну что, пойдем к гостям?
Жанна улыбалась и слушала меня с интересом, но вдруг
задрожала.
— Тебе холодно? — спросила я, заметив внезапную перемену.
— Нет, это нервное. Может, не надо к гостям? Может, лучше
побудем здесь?
Мне это очень не понравилось. К черту летели все наши
тренировки.
— Ты — венец творения, — строго сказала я. — И запомни,
здесь нет никого лучше. Пойдем в дом, увидишь сама. Ты — это совершенство, а
они все — посредственности. Надеюсь, мой мундштук на месте?
— Он в моей, то есть в вашей сумочке, — пролепетала Жанна.
— Что значит в «вашей»? Раз сумочка у тебя в руках, значит,
она твоя. И переходи уже на «ты», — отрезала я и потащила ее в дом.
Я тут же в холле споткнулась об Тосю, которая обрадовалась и
закричала:
— Мама! Это ты?
— Это мы, — ответила я.
— Ты не видела Марусю? — спросила Тося, с любопытством
разглядывая окаменевшую Жанну. — Я везде ее ищу.
— Бог с тобой, — возмутилась я. — Откуда Марусе здесь
взяться? Будто не знаешь, что она уже двадцать лет не разговаривает с Тамарой.
Нам навстречу пробирался облезлый Тосин муж, видеться с
которым я не желала никогда. Тося вбила себе в голову, что он лакомый кусочек
для всех без исключения женщин, и мне не хотелось ее в этом разубеждать. Хотя
сейчас, когда его бизнес пошел в гору, может, это стало и так. В любом случае я
поспешила ретироваться, но было поздно. Он раскинул руки для объятий и завопил:
— Мама, как ты похорошела!
— И ты по-прежнему неотразим, — решила быть любезной я, от
чего Тося пошла пятнами.
— Нам надо поболтать, — зашипела она, оттесняя мужа от нас с
Жанной. — Стае, слышишь? Нам с Мамой надо поболтать!
Я решила воспользоваться моментом.
— Станислав, — с патетикой воскликнула я, после чего он
вытянулся и стал сантиметром выше. — Нам действительно надо поговорить, а ты
пока развлеки эту юную леди, — и я кивнула на Жанну, которая тоже пошла пятнами
и испуганно залепетала:
— Нет, я лучше останусь с вами.
— Не говори мне «вы», — зашипела ей на ухо я. — Мы же
перешли на «ты».
Иди с ним. Он круглый дурак. Рядом с ним несложно
чувствовать себя венцом творенья.
— Мама, что такое? Вы шепчетесь? — капризно надул губы Стае.
Тося смерила меня ехидным взглядом.
— Лишь из любви к подруге, — рассмеялась я, лаская ее
взглядом. — Но, Станислав, раз ты обижаешься, скажу. Я призналась Жанне, что в
юности была в тебя влюблена.
Эффект был потрясающий, причем сразу с обеих сторон. И Тося,
и Стае были в шоке, каждый по-своему, конечно.
— Как зовут эту прелесть? — неловко сменил тему Стаc, с
опаской косясь на жену.
— Прелесть зовут Жанна, — вдохновилась я — и, Станислав, я
буду тебе благодарна, если не дашь этой крошке скучать.
— Можешь не сомневаться, Мама, — заверил Стаc меня,
предлагая свой локоть обомлевшей Жанне.
И он потащил ее в самую гущу народа.
— Кто она? — задребезжала Тося, едва мы остались одни.
— Подруга Тамары и моя.
— Мама, почему я об этом ничего не знаю?
— Сама удивляюсь, — честно призналась я.
— Но дело не в этом. Ты видела, Мама, что Тамарка сделала со
своим лицом? Сколько можно тянуть эту бедную рожу? То есть кожу. У нее же глаза
вот-вот окажутся на заднице.
