— Ты запомнил, кому нужно позвонить?
— Да, мистер Кэнон. Адвокату, настоятелю, директору Чарлстонской библиотеки, сотруднику Музея искусств Гиббса. И покормить кошек.
— Один раз в день. Не больше.
— Принести молитвенник, который ваш прапрадед взял с собой, когда отправился на Битву в Глуши.
— Все, больше ничего мне в голову не приходит. Я устал, очень устал.
Несмотря на протесты старика, я устроился-таки на стуле возле кровати и держал его за руку. Лекарство подействовало быстро, и через несколько минут Харрингтон Кэнон заснул. Конечно, всю ночь напролет мистер Кэнон храпел — смешно, выводя тонкие рулады. Один раз он проснулся и попросил холодной воды, и я напоил его, поддерживая голову рукой. В пять утра медсестра Верга, как мы договорились, разбудила меня — пора было развозить газеты. Я поцеловал мистера Кэнона в лоб, шепотом пожелал ему доброго утра и попрощался. Я прекрасно понимал: мне здорово повезло, что я познакомился с таким человеком. Меня ожидало много дел тем утром.
Пятница шла своим чередом. Я сидел на уроке французского, этот язык мне не давался — говорил я ужасно, писал еще хуже. Принесли записку от директора. Мать вызывала меня к себе. Я отправился в тронный зал, по дороге ломая голову, чем мог навлечь на свою голову царственный гнев, но так ни до чего и не додумался.
Мать что-то писала с таким важным видом, словно составляла текст Великой хартии вольности. Этот монастырский способ она использовала, чтобы внушить посетителю трепет. Она заговорила не сразу, продолжая при этом писать.
— Харрингтон Кэнон умер сегодня утром. Вскоре после твоего ухода. Врачи полагают, что у него случился сердечный приступ. Смерть наступила быстро и безболезненно. Его адвокат Кливленд Уинтерс позвонил мне и сказал, что тебе предстоит возглавить траурную процессию.
[112]
В завещании мистер Кэнон назначил тебя главным и поручил выбрать остальных четырех участников.
Я опустил голову на стол и тихо заплакал.
— Лео, не принимай это так близко к сердцу, — недовольно хмыкнула мать. — Ты знаешь, он был обречен. Все мы умрем рано или поздно.
Не обращая внимания на слова матери, я продолжал плакать.
— Лично я не знала более неприятного, вздорного человека, — продолжила она.
— Он хорошо относился ко мне, мать. В то время, когда ко мне мало кто хорошо относился.
— Ты сам виноват в этом, мистер.
— Ты напоминала мне об этом миллион раз.
— Постарайся в своем горе сохранять здравый смысл. Всем известно, как скуп был мистер Кэнон. Ты несколько лет работал на него совершенно бесплатно. Естественно, он был счастлив иметь раба в твоем лице.
— Почему ты терпеть не можешь, когда ко мне кто-то хорошо относится? Почему ты сразу начинаешь злиться?
— Ты говоришь глупости.
— А я так не думаю, Линдси, — раздался голос моего отца, который вошел в кабинет. — Что бы наш мальчик ни сделал, тебе ничем не угодишь.
— Очевидно, мои требования к нему несколько выше, чем твои, Джаспер. Я многого жду от Лео и не стыжусь в этом признаться.
— Твои требования так высоки, что никто не в силах им соответствовать, — ответил отец.
— Наш сын далеко не ангел. Даже ты, Джаспер, не станешь с этим спорить.
— А мне и не нужен сын-ангел. С меня вполне достаточно, чтобы он был человеком.
— Харрингтон Кэнон был не в своем уме и сосал соки из Лео. Я не понимаю, почему нужно так оплакивать его смерть, — сказала мать.
— Мистер Кэнон был добр со мной, добр! — крикнул я. — Если бы ты хоть немного побыла рядом с ним, ты поняла бы его!
— Я думаю, его интерес к тебе был замешан на похоти, — заявила мать.
— То есть, по-твоему, он хотел меня трахнуть? Ты это имеешь в виду?
— Я попросила бы тебя не употреблять подобных выражений в кабинете директора.
— Но эта мысль пришла в голову директору, а не мне, — ответил я.
— Лео прав, — подтвердил отец.
— Терпеть не могу старых идиотов, — заявила мать.
— Мистер Кэнон был джентльменом, — возразил отец. — У нас нет никаких оснований считать его идиотом.
— Назначаю тебя участником похоронной процессии, — ответил я.
— Это большая честь для меня, сынок.
В тот же день после изнурительной футбольной тренировки я ехал на велосипеде по Брод-стрит в сгустившихся сумерках, отмеченных явными приметами приближения зимы. Ветер облизывал лицо, бодрящий и соленый, приятно холодил. Я пристегнул велосипед на стоянке и вошел в адвокатскую контору «Равенель, Джоунз, Уинтерс и Дэй». Рабочий день уже закончился, но Кливленд Уинтерс передал, что будет работать допоздна и непременно хочет переговорить со мной.
Его кабинет находился на третьем этаже особняка довоенной постройки. В кабинете стоял тот успокаивающий запах кожи, которым отличаются, по-моему, все респектабельные адвокатские конторы. Мистер Уинтерс являл превосходный образец чарлстонского аристократа — с гривой густых седых волос, с невозмутимой, величественной манерой поведения, настоящий князь наших влажных, равнинных краев.
— Здравствуй, Лео! — с улыбкой приветствовал он меня. — Подожди минутку, я дочитаю вот этот документ и займусь тобой.
— Держу пари, этот стол вы купили у мистера Кэнона, — сказал я, когда он наконец дочитал и поднял глаза, отложив ручку «Уотерман».
[113]
— Харрингтон утверждал, что я украл у него этот стол сорок лет тому назад. На самом деле родители подарили его мне, когда я получил диплом адвоката. Думаю, Харрингтону они заплатили за стол долларов сто.
— Действительно, он им достался даром. Можно сказать, что украли. Сегодня этот стол стоит пять тысяч долларов, не меньше.
— Значит, Харрингтон научил тебя немного разбираться в антиквариате?
— Он говорил, что научил меня всему, что знает сам. Но это, конечно, преувеличение. Мистер Кэнон был ходячей энциклопедией и прекрасно разбирался в антиквариате. Я очень его полюбил.
— Он тебя тоже. Ты знаешь, Лео, для чего я пригласил тебя сегодня?
— Наверное, чтобы обсудить церемонию похорон, — предположил я.
— Нет. Я пригласил тебя совсем по другой причине. Я являюсь единственным душеприказчиком Харрингтона. Согласно завещанию, он хочет, чтобы аукционная компания из штата Колумбия выставила на продажу предметы из его магазина. Он поручил тебе составить перечень всех его вещей и сравнить с каталогом этой аукционной компании.
