— Отец Джордан, — с места в карьер начал я.
— Джек, — отозвался Джордан. — Я тебя ждал. Сегодня утром ко мне пришли исповедаться четыре человека. Похоже, рекордное число.
— Прошел слух, — прошептал я, — что в Сант-Ансельмо грехи отпускает святой.
— Ну, это вряд ли. Джек, может, хочешь, чтобы я тебя исповедал?
— Нет. Я еще не готов.
Голоса монахов взлетели ввысь в их светлой хвале Господу.
— Бог терпелив, Джек. Он подождет.
— Нет, не подождет. Его не существует. По крайней мере, для меня.
— Это неправда. Он существует для всех нас, только по-разному.
— Докажи мне, что Бог есть.
— Докажи, что Его нет, — тихо ответил священник.
— Это не ответ.
— В таком случае и не вопрос, — сказал Джордан.
— По крайней мере, попытайся, — продолжал настаивать я. — Расскажи о красоте заката или о потрясающем узоре снежинок. Скажи своими словами, пусть даже тупо и глупо, почему ты веришь в Бога.
Джордан вздохнул. Я знал, что вера кралась за ним по пятам в течение долгих дней и ночей отчаяния, а когда она наконец выбрала время для решающей атаки, он был уже готов и, как агнец, отдал себя на заклание. «Готовность — это торная дорога для Бога», — думал я, слушая своего друга в темноте пропитанного латынью воздуха.
— Джек, для меня крыло мухи — уже достаточное доказательство существования Бога.
— Я утратил способность верить. Когда-то она у меня была, однако я ее утратил и, похоже, уже вернуть не смогу, хотя и сам не знаю, захочется ли мне ее вернуть. Даже и молиться толком разучился.
— Ты и сейчас молишься, Джек. Ты в поиске. Просто у всех это происходит по-разному, — произнес Джордан и, помолчав, добавил: — Как прошла твоя поездка в Венецию? Как там Майк? Как там наша красавица Ледар?
— У них все прекрасно, хотя Майк слишком уж увлекся своим Голливудом. Носит костюмы, словно сшитые из крайней плоти ламы.
— Что за фильм он хочет поставить? — спросил Джордан, проигнорировав мои комментарии.
— Типа истории Джордана Эллиота, который исчез в тысяча девятьсот семьдесят первом году и о котором с тех пор ни слуху ни духу.
Песнопения прекратились, и в церкви сильно запахло ладаном и свечным воском. В тишине церковь словно зависла между небом и землей, да и Джордан странно застыл.
— И что Майк хочет рассказать о Джордане Эллиоте?
— Он хочет рассказать нашу историю. Включая шестидесятые. В общем, лихо закрученный сюжет.
— Наша история заканчивается смертью Джордана.
— Это общепринятый конец, — заметил я. — Но, черт возьми, не тот, в который верит Майк. Я слегка намекнул ему, что он обмельчал, однако не стал говорить, что он отупел.
Я пытался рассмотреть лицо Джордана через окошечко исповедальни, но он, как всегда, низко надвинул капюшон. Джордан Эллиот стал для меня только голосом с того самого потрясающего дня, когда его мать приехала в Рим, чтобы сообщить мне, что ее сын не умер и скрывается здесь, в Вечном городе. Поскольку за Джорданом охотились, он согласился встретиться со мной при условии, что я не увижу его лица.
— Как Майк узнал, что я все еще жив? — спросил священник, и в его голосе послышалась усталость, которой я раньше не замечал.
— Тот же источник. Все тот же источник. Когда несколько лет назад миссис Макичерн пришла в Ватикан на исповедь и тот, кого она в одиннадцатом классе учила английскому, оказался ее исповедником.
— Ошибочная идентификация, — заявил Джордан. — Именно так я в тот день ей и сказал.
— В Уотерфорде она к тому же ставила голос. По ее заверениям, уж что-что, а голоса она не забывает.
Джордан хмыкнул, но, судя по всему, был явно потрясен моим сообщением.
— Каковы шансы услышать в Италии исповедь учительницы английского из Южной Каролины, которая когда-то, в старших классах, проходила с тобой «Жизнь на Миссисипи»?
[52]
— Весьма незначительные, — признался я. — Слухи поползли сразу, как только она вернулась в город. Впрочем, они ходили по Уотерфорду всегда, со дня твоей безвременной кончины.
— Я тогда был совершенно сбит с толку. У меня не было времени все хорошенько продумать.
— Ты неплохо все устроил. Я читал твой некролог, ходил на заупокойную службу в качестве поддерживающего края покрова.
— И Майк тоже.
— Он говорил с миссис Макичерн. Многие находят ее рассказ вполне правдоподобным. Она не тихоня, но и не вруша. И в самом деле, где, как не в церкви, можно спрятаться в современном мире?
— Нет, Джек, — ответил священник. — Ты так и не понял. В церкви невозможно спрятаться. Ты становишься священником, чтобы снять маску, выйти из укрытия.
— Ты стал священником, потому что хорошо умеешь бегать, а не потому что умеешь сопротивляться. В этом отношении мы с тобой кровные братья.
— Я стал священником, чтобы лучше служить Богу, — рассердился Джордан. — Ты, гнусный сукин сын!
Я постучал по тонкой перегородке, отделявшей меня от исповедника.
— Господи прости! Мой исповедник только что обозвал меня нехорошим словом.
— Это была чудовищная провокация.
— Я принес тебе письма от матери.
— Она собирается приехать сюда следующей весной.
— Да, кстати. Приезжала сестра Шайлы. Выследила меня с помощью частного сыщика. Как ни странно, мне было приятно ее видеть. Она пытается узнать все о своей сестре.
— В таком случае ты должен помочь ей.
— Очень может быть.
— Джек, передай ей, что я думаю о Шайле. Передай ей, что считаю Шайлу единственной святой, которую когда-либо встречал, единственной святой женщиной.
— Жаль только, что она не вышла замуж за святого, — сказал я, уже собираясь уходить.
— Да уж, — согласился Джордан. — Зато она вышла за чертовски хорошего друга.
В темноте исповедальни Джордан тихо произнес слова молитвы и сотворил крестное знамение.
— А теперь, Джек, иди и больше не греши, — произнес Джордан. — Тебе отпущены все грехи.
— Я ведь не причащался. Я всего лишь принес письма.
— Это не обычное отпущение грехов, — сказал священник. — Но и ты не обычный человек.
— Тебе надо на время залечь на дно, — посоветовал я. — У Майка достаточно денег для того, чтобы отыскать Джимми Хоффу
[53]
.
