– Но кто тебе ска… Я хочу сказать, какая чушь!
– Да ладно, – миролюбиво сказал он, – дело-то прошлое, можно и честно сказать. Ты ведь собиралась меня бросить, Шурка. Вот я и решил самоустраниться, чтобы не создавать тебе проблем.
– Но откуда ты зна… То есть глупости какие! – неумело защищалась я. – Все это беспочвенные догадки. Тебе никто не мог проговориться, потому что…
– Потому что об этом никто, кроме тебя самой, не знал, – закончил он за меня.
– Вот именно. Так что ваша версия никуда не годится, молодой человек.
– Ну вот, теперь ты играешь в прожженного прокурора, – улыбнулся Эдик, – ты права, никто об этом не знал. Кроме бумаги.
– Что?
– Ты забыла о дневнике. Ты же ведешь дневник, Шурка. И записываешь туда как важные мысли, так и полную дурь. Признаться, мне едва удалось откопать информацию о самом себе среди рассказов о сумках из новой коллекции «Барберрис» и рецептов низкокалорийной еды.
– Ты читал мой дневник?! – возмутилась я. – Да как же ты посмел?! Это же мой дневник, это личное!
Я так разнервничалась, что сорвалась на крик. Эдику пришлось успокаивающе похлопать меня по плечу, чтобы напомнить, что мы находимся в общественном месте. Более того – в коридоре редакции программы, где честно трудится его – черт возьми! – без пяти минут законная супруга, эта выскочка Лека Спиридонова!
– Это непорядочно, – страстным шепотом продолжила я, – низко и подло!
– Знаю, – развел руками Эдуард, – но что мне оставалось делать? Я и раньше знал, что у тебя есть этот дурацкий дневник. Но не придавал этому значения. А потом, когда ты стала такой холодной, я решил… Я решил, что вдруг там я смогу найти ответ, почему так произошло. И я не ошибся. В дневнике было написано, что тебе со мной скучно!.. – помолчав, он повторил: – Скучно!
– Но это же… Я ведь… Ты меня неправильно… – Я никак не могла решить, с каких именно слов стоит начать длинный пламенный монолог в свое оправдание. В голове вертелось: «Угомонись, Кашеварова, он прав, он прав!» Но и желание выглядеть невинной не давало мне покоя. Что же это получается – кругом не права одна я?
– Я ни в чем тебя не виню, – смягчил тон Эдик. – Шурка, пора бы тебе признаться самой себе, что мы просто не подходили друг другу. Ты поняла это первой. А я все никак не хотел понять, – он опустил глаза, – но потом встретил Ольгу. И она изменила всю мою жизнь.
– Ольгу? – непонимающе переспросила я. – Какую еще Ольгу?
– Ты называешь ее Лекой, – снисходительно пояснил Эдуард, – но мне имя Ольга как-то больше нравится.
– А я даже не знала, что ее Ольгой зовут, – пробормотала я, – все Лека и Лека… Я рада за тебя. Нет, правда рада.
Он недоверчиво на меня посмотрел.
– Знаешь, я ведь тоже встретила человека, который мне небезразличен, – подумав о Волгине, я даже раскраснелась. Мне казалось, что я до сих пор чувствую запах его одеколона.
За моей спиной послышался бодрый стук каблучков. Казалось, с каждым шагом их обладательница выстукивает аксиому – я счастлива. Я обернулась. К нам приближалась Лека, то есть, простите, Ольга.
– О чем разговор? – весело спросила она.
Я кинула на Эдика быстрый вопросительный взгляд. Я ведь так и не спросила у него – знает ли Лека (все равно у меня никогда не получится называть это румяное толстощекое существо строгим именем Ольга), что мы когда-то были более чем близки. Он понял меня правильно (да он всегда понимал меня с полуслова) и отрицательно помотал головой.
– Да так, – угрюмо сказала я, – о погоде.
– Погода и правда замечательная, – восторженно подтвердила Лека. – Эдик, поехали сегодня вечером гулять по Москве! Ты, наверное, соскучился! По родным местам.
– Я соскучился, – ответил он, приобнимая Леку за талию, но глядя почему-то мне в глаза, – очень соскучился. Но, с другой стороны, сейчас я понял, что здесь мне все чужое. Я отвык, переболел. Я могу подружиться с Москвой, но она никогда уже не станет моей любимой женщиной.
– Как ты романтично это сказал! – Лека даже захлопала в ладоши.
И только я одна поняла, что он имел в виду на самом деле. Говорю же – мы всегда друг друга с полуслова понимали. Я улыбнулась своему бывшему Эдику, родному, но нелюбимому, и, пробормотав: «Ладно, не буду вам мешать!» – вышла из комнаты.
Как ни странно, я вдруг почувствовала себя свободной. Мне не было ни грустно, ни обидно. Даже когда я услышала расклеивающийся звук смачного поцелуя за своей спиной.
ГЛАВА 11
– Я тут познакомилась с таким мужиком! – причитала Веруся, шумно отхлебывая из потрескавшейся кружки кофе.
Как всегда, она вломилась в мою квартиру без предупреждения. Само собой, истинной целью ее появления была не демонстрация крепкой соседской дружбы, а очередной увлекательный рассказ об очередном мужике, спонтанно появившемся в ее размеренной скучной жизни.
Я с трудом подавила зевок. Верку я запустила в квартиру в припадке острого человеколюбия. Просто после свидания с Волгиным у меня было настолько хорошее настроение, что мне хотелось крикнуть всему миру, что любовь есть. Но я выбрала не ту аудиторию для победного крика. Потому что Веруся была не из породы слушателей. Она сама с легкостью могла заткнуть любого искушенного оратора.
Веруську я тысячу лет знаю. И за это время я успела заметить, что ее любовный цикл состоит из нескольких предсказуемых стадий. Стадия первая – соседка искренне восхищается очередным отморозком (почему она всегда выбирает таких, мне неизвестно). С кокетливыми придыханиями она рассказывает о том, какие у этого Пети (Васи, Вани, Сани и т. д.) глаза, какие руки, какой темперамент и какая зарплата. Я мрачно выслушиваю радостную исповедь, уже понимая, что не за горами – вторая стадия, на которой предмет обожания испаряется из Веруськиной жизни и потому становится ее злейшим врагом. Глядя на меня исподлобья налитыми кровью глазами, она, стиснув зубы, признается, что не так уж хорош был вышеописанный объект. Будьте уверены, Верка придумает миллион порочащих бедного мужика деталей. Она пожалуется, что он скучен в постели, что он постоянно ест чеснок, что за завтраком он смотрит порнушку. Верка клянется, что она готова разыскать и убить негодяя. Особенное удовольствие ей доставляет придумывать, каким именно способом она покончит с обманщиком. Самое невинное, что я слышала от нее: «Оторву ему член и запихну в дыхательное горло, чтобы мерзавец задохнулся!»
Но мне не становится страшно за будущую жертву ее агрессии. Ведь я успела усвоить, что вторая, пламенная, стадия быстро переходит в третью, аморфную. Веруся начинает притворяться, что и вовсе забыла о недавнем обидчике. И если я в порядке эксперимента злорадно спрашиваю, не звонил ли, мол, Вася (Петя, Ваня, Саня и т. д.), она невинно таращит на меня круглые глазища и, нахмурившись, спрашивает: «А кто это?»
Признаться, лучше всего мне удается выносить докучливую соседку именно на третьей стадии, когда она ходит притихшая и грустная и уклоняется от разговоров на соответствующие темы.
