Подождал, но ответа не было. Мэтью постучал еще раз, позвал:
— Мистер Линч? Можно мне с вами поговорить?
Снова никакого ответа. Крысолов ушел куда-то, быть может, ловить своих длиннохвостых деток.
Мэтью отошел немного, высматривая Линча, и мысль возвращаться сюда еще раз ему не понравилась. Можно и подождать, решил он, хотя совершенно непонятно, когда крысолов вернется. Он постучал третий раз, просто для очистки совести, потом положил руку на грубый засов. Остановился, взвешивая, насколько его нравственное чувство позволит войти в чужой дом без приглашения.
Убрав руку, он отступил от двери и стал смотреть на щеколду, упершись руками в бока. Как правильно поступить? Он оглянулся на улицу Трудолюбия, откуда пришел. Ни единой живой души. Конечно, правильным поступком будет уйти и вернуться позже. А необходимым поступком… но это совсем другое дело.
Да только он не знал, хочет ли он входить в дом Линча. Если есть на свете жилье, воняющее дохлыми крысами, то можно не сомневаться — это здесь. И скелеты снаружи тоже не предвещали приятного зрелища внутри. Мэтью снова оглянулся на улицу Трудолюбия. Опять никого. Но если он хочет осмотреть жилище крысолова, то определенно лучшего момента не будет.
Мэтью сделал глубокий вдох. Вломиться в чужой дом — это куда как хуже, чем проникнуть в сарай… или нет? Но Мэтью не собирался сейчас размышлять над тем, велика ли разница.
Он быстро поднял щеколду, чтобы не передумать, и толкнул дверь. Она отошла плавно, на смазанных петлях. И при солнце, осветившем через проем внутренность дома, Мэтью увидел очень странную вещь.
Он остановился на пороге, таращась и ни черта не понимая. Может быть, ему отказали органы чувств, но ни один из них не свидетельствовал о беспорядке. Это открытие завело его внутрь. Он осмотрелся — любопытство проснулось и завладело им полностью.
В доме имелись письменный стол и лежанка, очаг и полка с кухонными принадлежностями. Кресло и рядом с ним стол, на котором стоял фонарь. Около фонаря — полдюжины свечей, завернутых в промасленную бумагу. В ногах лежанки стоял ночной горшок. Две пары грязных башмаков лежали рядышком возле очага, тщательно очищенного от золы. Стоял готовый к работе веник, прислонившись к стене.
И вот это зрелище поразило Мэтью как громом: жилище Линча было образцом аккуратности.
Лежанка застелена туго и без перекосов. На ночном горшке ни пятнышка. Как и на кастрюлях и прочей утвари. На стекле фонаря — ни следов копоти. Пол и стены недавно вымыты, и в доме еще пахнет дегтярным мылом. Мэтью подумал, что с такого пола можно есть, и ни песчинки в рот не попадет. Все было в таком порядке, что Мэтью испугался еще больше, чем хаоса в доме Уинстона, по простой причине: как и Уинстон, крысолов притворяется не тем, кто он есть.
— М-да, — сказал Мэтью, и голос его дрогнул. Он еще раз глянул в сторону города, но, слава Богу, улица Трудолюбия была по-прежнему пуста. Тогда он продолжил осмотр дома, казавшегося помойной ямой снаружи, а внутри — олицетворением… может, лучше всего подойдет слово «контроля над обстановкой»?
Этот контроль доходил до невозможности. Единственным диссонансом были две пары грязных башмаков, и Мэтью подумал, что они входят в рабочую одежду Линча. Решив добавить фунт к пенсу незаконного проникновения, он открыл сундук и нашел в нем одежду — рубашки, бриджи и чулки, все чистые и идеально сложенные.
Возле фонаря и свеч стоял ящичек из слоновой кости. Мэтью открыл его и обнаружил спички и кремень — все спички выровнены в линию, как послушные солдаты. В коробке побольше, занимавшей угол, Мэтью нашел запасы солонины, початки кукурузы, горшок с мукой, бутылку рома и бутылку вина, а также много другой еды. На письменном столе лежала глиняная трубка, аккуратно набитая табаком. Еще имелись чернильница, перо и несколько листов бумаги, готовых для письма. Мэтью выдвинул верхний ящик письменного стола и увидел вторую чернильницу, пачку бумаги, кожаный бумажник и — чудо из чудес — книгу.
Она была тонкой, но сильно зачитанной и достаточно много поездившей, судя по износу и разрывам переплета. Мэтью бережно открыл ее на титульном листе — который грозился расползтись под пальцами — и получил новую загадку.
Хоть и выцветшее, заглавие книги читалось отчетливо: «Жизнь фараона, или О чудесных событиях в Древнем Египте».
Мэтью знал, что египетская культура, известная по приключениям Моисея, описанным в святой Библии, являлась источником колоссального интереса в некотором слое населения Англии и Европы — в основном у тех сливок общества, у которых было время и желание пускаться в теории и дискурсы о том, что собой могла представлять эта таинственная цивилизация. Книга подобного рода могла бы украшать библиотеку Бидвелла — она стояла бы на виду для хвастовства и ни разу не была бы открыта. И совершенно невероятно, чтобы у этого крысолова был интерес к жизни фараона, как угодно заманчиво описанной. Мэтью пролистал бы книгу, чтобы ознакомиться с содержанием, но листы были настолько хрупки, что от дальнейших исследований он предпочел воздержаться. Пока достаточно было знать, что Гвинетт Линч — не тот, за кого он себя выдает.
Но если так… то кто он?
Мэтью закрыл книгу и убедился, что оставил ее в том же точно положении, как она лежала: у него было чувство, что Линч заметит, сдвинься она даже на волосок. Он вынул из ящика бумажник, развернул его и нашел внутри небольшой предмет, обернутый в хлопчатобумажную коричневую ткань и увязанный бечевкой. Интерес Мэтью стал еще острее. Но проблема была не в том, чтобы развязать узел, а в том, чтобы завязать его снова. Стоит ли это времени и сил?
Он решил, что стоит.
Запомнив строение узла, Мэтью развязал его и развернул материю.
Это было ювелирное изделие: круглая золотая брошь, только без булавки. Взяв брошку, Мэтью поднес ее к свету… и уставился в изумлении на пылающий синим сапфир размером с ноготь большого пальца.
Волосы у него на затылке встали дыбом. Он завертел головой, вытаращил глаза, но в дверях никого не было.
Линча — или человека, который называл себя Линчем, — здесь не было. Мэтью оттуда, где стоял, не видел, чтобы кто-нибудь шел в эту сторону. Но он не сомневался, что, если Линч его найдет с этой баснословной драгоценностью в руке, Мэтью проживет не дольше, чем выпотрошенная крыса на окровавленной остроге.
Пора идти. Уносить ноги, пока можно.
Только первым делом снова завернуть брошь, положить ее обратно в бумажник и вернуть бумажник туда — в точности туда! — где он лежал. Руки Мэтью дрожали, потому что точность — дама требовательная. Уложив бумажник должным образом, Мэтью задвинул ящик и отступил, вытирая влажные ладони о штанины.
Хотелось бы посмотреть и другие ящики, а еще — заглянуть под лежанку Линча и осмотреть дом в целом, но это значило бы дразнить Судьбу. Мэтью отступил к двери и готов был закрыть ее за собой, как вдруг с ужасом заметил, что размазал по чистейшему полу слякоть со двора.
