Он вспомнил, что говорил про Пейна доктор Шилдс: «Он был женат, когда был моложе. Его жена погибла от болезни, которая вызывала у нее припадки, а потом смерть». Зачем тогда Пейн утверждает, что никогда не был женат?
— Магистрат? Вы хотите оставить у себя кукол? — повторил Пейн.
— А? Да… да, я их оставлю, — ответил Вудворд мучительным шепотом. — Они переходят в собственность суда.
— Отлично. — Пейн бросил на Рэйчел такой взгляд, что будь он пушечным ядром, то пробил бы корпус военного корабля. — Я бы остерегся ее и ее мерзкого языка, сэр! Она таит против меня такую злобу, что даже удивительно, что меня не было в ее списке убийств!
— Посмотрите в глаза магистрату и посмейте отрицать, что мои слова — правда! — почти выкрикнула Рэйчел.
С Вудворда хватило этого безобразия. За неимением лучшего он схватил Библию и хлопнул ею по столу.
— Тихо! — сказал он со всей доступной ему силой и тут же заплатил за это таким приступом боли, что у него на глазах показались слезы.
— Мадам Ховарт! — обратился Мэтью к Рэйчел. — Я думаю, что разумнее было бы помолчать.
— Я думаю, что разумнее было бы начать вырубать столб для казни! — добавил Пейн.
Это язвительное замечание оскорбило чувство уместности Мэтью, тем более что последовало после такой жаркой перебранки. Голос его стал суше.
— Мистер Пейн, мне интересно было бы знать, являются ли заявления мадам Ховарт по поводу вас правдой.
— Вам интересно? — Пейн упер руки в боки. — А вы не выходите за границы своих полномочий, клерк?
— Могу я говорить от вашего имени, сэр? — спросил Мэтью у Вудворда, и магистрат кивнул без колебаний. — Ну вот, мистер Пейн. Границы моих полномочий определены более четко. Итак: являются ли эти утверждения правдой?
— Я не знал, что сегодня буду выступать свидетелем. Я бы надел костюм получше.
— Вы задерживаетесь с ответом, — сказал Мэтью, — и тем затягиваете суд. Следует ли мне напомнить вам, что надо сесть и принести присягу на Библии?
— Напомнить можете, но я сомневаюсь, что вы сможете меня заставить.
— Уверен, что вы правы. Я тоже не дуэлянт.
Лицо Пейна приобрело красноватый оттенок.
— Послушайте, вы! Я не хотел драться с этим человеком, и если бы он оскорбил меня не публично, я бы это так и оставил! Но он это сделал при всех, прямо в таверне Ван-Ганди! Что мне оставалось, кроме как вызвать его? Выбор оружия был за ним, и этот глупец выбрал пистолеты вместо шпаг! Я бы оставил ему один порез, и делу конец! — Пейн покачал головой, на его лице отразилась тень сожаления. — Так нет, Саммерс хотел крови. Ну вот, у него пистолет дал осечку, и пуля едва вылетела из дула! Как бы то ни было, это был его выстрел, а потом был мой. Я метил в мякоть плеча, туда и попал. Откуда я знал, что он такой кровоточивый?
— Вы могли бы выстрелить в землю, — сказал Мэтью. — Это ведь приемлемо, если при первом выстреле была осечка?
— Не по моим правилам, — холодно ответил Пейн. — Если человек метит в меня оружием, будь то пистолет или кинжал, он за это должен заплатить. Мне когда-то досталась колотая рана в ребра и пуля в ногу, и я не сочувствую никому, кто хочет меня ранить! Будь он даже фермер!
— Эти раны вы получили во время морской службы? — спросил Мэтью.
— От кинжала — да. А огнестрельная… это было после. — Он посмотрел на клерка с новым интересом. — А что вы знаете о моей морской службе?
— Только то, что вы были моряком на бригантине. Мне рассказал мистер Бидвелл. Бригантина — это быстрый корабль, да? И это излюбленный корабль пиратов, если я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь. И еще это излюбленный корабль охотников за пиратами на службе торговых компаний.
— Это и была ваша профессия?
— Едва ли профессия. Я был шестнадцатилетним горячим парнем, любил подраться. Прослужил в береговой охране год и четыре месяца, пока меня не проткнула рапира чернофлажника. Так и закончились мои приключения на соленой воде.
— А, — сказал Мэтью. — Понимаю.
— Что? Вы меня считаете пиратом?
— Я просто интересовался. — Раз тема была поднята, то можно было задать и второй вопрос. — А можно ли поинтересоваться… кто научил вас сворачивать листья табака на испанский манер?
— Испанец, конечно. Пленник на корабле. У него не было зубов, но он очень любил сигары. Думаю, что он и на виселицу пошел с сигарой в зубах.
— А, — повторил Мэтью. Его подозрения насчет испанского шпиона рассыпались вдребезги, как разбитое зеркало, и он ощущал себя полным дураком.
— Хорошо, я признаюсь! — Пейн поднял руки. — Да, я делал то, что утверждает эта ведьма, но здесь не моя вина! Лукреция Воган гонялась за мной, как волчица! Я не мог по улице пройти, чтобы она на меня не набросилась! Спичка может выдержать какое-то трение, а потом полыхнет. Так вот я ей выдал единственную горячую вспышку! Вы сами знаете, как это бывает!
— Э-гм… — Мэтью стал изучать острие пера. — Ну, да… да… такое бывает.
— И быть может — быть может, — я заглядываюсь по сторонам. Да, в какой-то момент меня влекло к этой ведьме. До того, как она стала ведьмой, конечно. Сами видите, она лакомый кусочек. Разве нет?
— Мое мнение не имеет значения.
Мэтью покраснел так, что щеки заболели.
— Вы сами это признаете. Слепым вы были бы, если бы не признали. Да, я, может, глянул в ее сторону раз или два, но никогда не прикасался к ней. Я уважал ее мужа.
— Я бы удивилась, если бы вы хоть кого-нибудь уважали! — язвительно вставила Рэйчел.
Пейн опять чуть не вступил с ней в перебранку, но сдержался. После паузы, в течение которой он смотрел в пол, он ответил почти грустным тоном:
— Вы меня не слишком хорошо знаете, мадам, хотя и воображаете, что хорошо. Я не животное, каким вы хотите меня представить. В моей натуре — уважать только тех, кто сам себя уважает. Что до остальных — я чувствую себя вправе брать то, что предложено. К добру или к худу, но я такой, какой я есть. — Он посмотрел на магистрата и высоко поднял голову. — Я не клал этих кукол в дом ведьмы. Я их нашел, согласно сну, рассказанному мне Карой Грюнвальд. Очевидно, у нее было видение — ниспосланное Богом, если хотите знать мое мнение, — в котором светлый ангел сказал ей, что под полом в кухне Рэйчел Ховарт спрятано нечто важное. Мы не знали, что мы ищем. Но там были эти куклы под отставшей половицей.
— Сколько времени к тому моменту мадам Ховарт была изъята из дома? — спросил Мэтью.
— Кажется, две недели. Не больше.
— Я полагаю, что дом не был под охраной или наблюдением?
— Нет. А зачем?
— Действительно, незачем. Но две недели — достаточный срок, чтобы сделать кукол и спрятать их под полом, как вы думаете?
