— Боюсь, мистер Пайк, вы несколько не в себе. Случайно наговорите такого, о чем потом пожалеете.
Мистер Пайк отвернулся и заметно помрачнел. Потом, точно придя к какому-то решению, он взглянул на меня, качнувшись вместе с кораблем.
— Противно эт'все, понимаете? Видеть ее н'могу. Да чтоб ее разодрало!.. Прошу пардону.
— Думаю, вам…
— Вот их люблю. А они м'ня нет, п'тому что она…она им г'рит…
Внезапно я потерял голову. В глазах потемнело. Вскоре зрение вернулось, но все вокруг стало красным — на самом деле красным. Я заорал на Пайка, вывалил на него все оскорбления, все бранные слова, которые знал, причем стоило мне их выпалить, как они тут же вылетали из головы. Наконец я выдохся и ослаб так, что едва справлялся с качкой, хотя и сидел на скамейке. Пайк же, опираясь о стол, лишь визгливо подхихикивал. Не отрывая от столешницы правого локтя, он ткнул в меня пальцем. Рука затряслась, словно сжимала тяжелый пистолет. От качки и пьянства, не говоря уже о дурацком хихиканье, палец гулял туда-сюда, как сломанная фок-мачта. Я перевел дыхание. Будучи далек от раскаяния и считая, что Пайк все это вполне заслужил, я добавил:
— В общем, неприятный вы человечишка.
Визгливый смешок все не смолкал.
— Во-во, и она так г'рит!
Он продолжал смеяться. Неслышно возник Бейтс с кружкой пива для меня в одной руке и салфеткой в другой. Широко расставляя ноги, он двинулся к нам, поскользнулся в луже, ловко выпрямился и, балансируя кружкой, почти пробежал до конца салона по накренившейся палубе. Я взял пиво, выпил его и потребовал бы следующее, но предусмотрительный Бейтс исчез так же внезапно, как и появился. Пайк заливался хохотом.
— Бейтс! Бейтс!
И вдруг, словно по мановению руки, ничтожный глупец упал щекой на столешницу и заснул! Его стакан покатился по полу к стене и, побренчав там немного, поехал обратно. Я попытался задержать его ногой, но не сумел. Стакан врезался в противоположную стену и разлетелся на кусочки. Дверь отворилась. Вошли Боулс и Олдмедоу, впустив ветер и сырость; в дверной порог ударила волна. Бейтс, словно провидец, явился с двумя кружками пива в одной руке и третьей кружкой — в другой. Он притормозил у стола, покачиваясь и взмахивая руками, словно собирался показать какой-то фокус. В общем-то фокус и был, потому что он умудрился снабдить нас всех выпивкой, не разбив кружек и не сломав шею. Пайк сполз на Олдмедоу.
— Он что, мертв?
— Скорее, мертвецки пьян.
Олдмедоу отпихнул Пайка на фут или около того, но тот сразу же съехал обратно.
— Если честно, хотел бы я быть на его месте, Тальбот.
— Ну уж нет! У нас и так полно неприятностей. Даже Камбершам, и тот свалился. Теперь нам надо беречь и всячески поддерживать друг друга.
В ответ Олдмедоу угостил Пайка немилосердным тычком. Локоть бедняги соскочил со стола, что, однако, удержало его на месте.
Боулс поглядел на меня поверх кружки.
— Если верить миссис Преттимен, мистеру Преттимену совсем худо. Состояние ужасное, долго он не протянет — даже кричать перестал.
— Значит, уйдет с миром, мистер Боулс. Я рад за него.
— А вы видели миссис Преттимен, мистер Олдмедоу?
— Нет, Боулс. Я избегаю ее с тех пор, как она вырядилась в матросскую робу. Просто неприлично!
— Бейтс! Бейтс! Где вас черти носят? Унесите кружки!
— Тихо, тихо, Тальбот! Я свою еще не допил. Боже мой, точно мне Саммерса мало!
Обычно Олдмедоу был настолько сдержан, что я легко простил ему раздражение.
— Чарльза? А что он натворил?
— Забрал моих подчиненных с концами, только и всего. Я сказал, что не вижу необходимости трогать моих людей, когда кругом полно переселенцев. Почему бы этим бездельникам не попотеть как следует? Только он слушать не стал, ответил: «Ваши моложе, сильней и привычней к приказам. Сами ведь жаловались, что не знаете, чем их занять, чтобы удержать от безобразий. Уверяю вас: несколько часов у помпы ежедневно сделают их милыми и послушными, как ягнята».
— На том и порешили?
— Не знаете вы меня, Тальбот! Не хватало только, чтобы каждый флотский командовал моими ребятами! Я сказал, что он у меня еще попрыгает: я потребую у капитана записать протест в судовой журнал.
— Да это ведь ужасное пятно на карьере морского офицера! Вы ему жизнь поломаете!
— Знаю! Впрочем, я на это не пошел, потому что он ледяным тоном добавил: «Если ваши люди не станут откачивать воду, о ваших протестах никто никогда не узнает». Вот так обстоят наши дела.
Боулс ухмыльнулся.
— Говорят, что трудности объединяют людей. Пока ничего похожего не видно.
— Мы с вами — гражданские лица. К чему морякам с нами нянчиться? Мы не члены экипажа, это не торговое, а военное судно, и они толком не разберут, как к нам относиться. Подчиненные Олдмедоу — тоже не моряки. Виллис говорил, что… Кстати, доложусь, что с недавних пор я больше не гражданский. Лорда Тальбота произвели в гардемарины.
— Вы, видимо, шутите, сэр!
— Господи, Боулс, мне давно не до шуток! Колли, Виллер, теперь вот Преттимен… Ладно, по сути вопроса: я на самом деле исполняю обязанности гардемарина при старшем офицере во время ночной вахты. Это та, что начинается в…
Неожиданно Боулс, обычно такой сдержанный и невозмутимый, прикрикнул на меня:
— Да знаем мы, сэр, что такое ночная вахта! Мало того, что солдат превращают в матросов, так теперь еще и пассажиры управляют судном!
— В конце концов, Боулс, Тальбот не причинит нам больше вреда, чем этот новый офицер, как его там — Бене. Тот самый, что оторвал кусок от днища и, судя по всему, вот-вот устроит пожар! А теперь ему захотелось без всяких инструментов узнать, где мы находимся. Я вам вот что скажу: надо доложить обо всем, что здесь творится, прямо в Палату! Что за мерзкое судно! Там, на шканцах, несет вахту Смайлс, который на самом деле ничего не делает, только ухмыляется дикому ветру, как лучшему другу; а тут, у двери, под дождем и по колено в воде, торчит Брокльбанк и пускает газы…
— Вот-вот-вот! Я и сам удивлялся! Он каждое утро там проводит — и в дождь, и в зной, и в холод…
— Все очень просто. Женщины не пускают его в каюту, пока он не расстреляет все свои боеприпасы! Утренний салют!
Последняя фраза заставила всех нас совершенно по-идиотски расхохотаться.
— Мне послышалось, кто-то упомянул мое имя?
Это оказался сам Брокльбанк. Палуба качнулась, он повис на дверной ручке и чуть не упал — сказывался преклонный возраст. Мы с Олдмедоу доволокли его до стола, а Боулс захлопнул дверь, преградив путь воде. Как ни странно, Брокльбанк очухался быстрее всех нас.
— Не могу больше, господа, честно вам скажу. Промок и до пояса, и выше, волны исхлестали, чуть не смыли в море, а эта старая накидка, что служит мне верой и правдой, изнутри отсырела не меньше, чем снаружи…
