Надо же, сообразил, молодец какой, и суток не прошло.
– Но хоть что-то – правда? Я сам слышал, как дом разговаривает, или это вы мне полусонному внушили? – засмеялся, но невесело и недобро. – Зачем вы так, а? Ведь это от нелюбви. А я любить их хочу, героев своих, всех, кого сочиню, и даже тех, кого из жизни вытяну, слышите? Ты наврал мне, дед, ты все наврал!
– Наверное, – говорю. А что, это – важно?
Но дом уже закряхтел, заскрипел, дверью захлопал – еле за порог выскочить успел, как дом начал круги нарезать, только мыши посыпались: сперва низко над землей, и все выше и выше. Вон мальчишка-гость на земле, как полевка, и времени опять десять вечера. Ничего, деревня в десяти километрах, доберется по просеке.
За ночь в лесу лег снег и сразу – богатый. У кормушки пересвистывались, нагличали синицы, требовали семечек. В лесу кто-то смеялся.
Огонь
Вопросы у Сережи Артьемьева появились, когда бабушка уже умерла. До этого он и огонь-то толком не замечал. Они с родителями жили в старом доме, таком старом, что даже прапрадедушка успел здесь вырасти и уйти на войну. Бабушка часто рассказывала о древних родственниках, и если бы они были боевыми генералами или, допустим, пожарными, Сережа бы послушал. Но с предками не повезло, они были обычными врачами, все подряд. Кроме родителей.
Про квартиру бабушка тоже рассказывала. Сережа запомнил, что в той квартире было много комнат и два входа. Якобы их нормальный вход назывался "черным" и вел прямо на кухню, а кухня была много больше, это сейчас выгородили маленькую прихожую, а посередине и вовсе выстроили стену, за ней живут соседи. Выдумывала бабушка, взрослые частенько сочиняют, когда с детьми говорят, а может, путала от старости. Уверяла, что круглая дырочка с железной накладкой в дверях – это бывший звонок, мол, в эту дырочку был продернут не электрический провод, а стержень с колокольчиком внутри и ручкой снаружи. Ну прямо дерни за веревочку, дверь и откроется. Впрочем, сказки бабушка придумывала замечательные, в книгах такие и то не всегда найдешь.
Огонь наверняка был при бабушке, но вокруг находилось столько всего интересного и по-настоящему волнующего, что на кухню Сережа забегал на минуту, что на этой кухне делать, там даже печенья нет, потому что буфет в столовой, а на кухне тесно: плита, мойка, ну еще что-то скучно хозяйственное, что интересно только маме. И вот после бабушкиной смерти родители затеяли большой ремонт. Мебель бродила из комнаты в комнату, а часть и вовсе убрела на улицу навсегда. Отец вместе с дядей Вовой сломали стенку в кухне, и прихожей не стало. Это оказалось очень забавно, заходить сразу на кухню с улицы, ни у одного Сережиного приятеля такого дома не было. С другой стенкой взрослые тоже что-то сделали, стена отступила назад, покрылась матовой желтой краской, и явственно обрисовалась вмурованная в стену печь. Бок печи. Теперь кухня стала больше, туда поместился новенький шаткий стол, и папа сказал: "Наконец-то мы сможем обедать на кухне, как все нормальные люди", а мама вздохнула.
Когда родители решили, что ремонт закончился, они купили шампанское, торт-мороженое и накрыли праздничный стол на кухне. Правда, мама порвала колготки о плиту, когда садилась к столу, и расстроилась, а отец засмеялся и сказал: "Такой ремонт одолели, сколько дыр залатали, неужели с крохотной дырочкой не справишься!" Мама улыбнулась. Сережа разглядывал желтую стенку с выступающим заштукатуренным боком древней печки и скучал. Мороженое он уже съел, а родители так увлеклись беседой, что забыли про него. Они все вспоминали какие-то моющиеся обои и прочую чепуху. Сережа уже соскочил с табурета, чтобы улизнуть в комнату к телевизору, но, последний раз взглянув на стену, заметил, что внутри печки горит голубое пламя, такое же голубое, как на газовой плите. Оно просвечивало сквозь стену и бок печки и нежно струилось кверху широкими лепестками, а не загнутыми сухими веточками, как в конфорке. Сережа приложил руку к печке, та казалась совсем холодной.
– Папа, мама, а что это за огонек внутри? – спросил Сережа.
– Сынок, разве бабушка не рассказывала тебе, что до войны тут стояла печка, на ней готовили, ею же и обогревались. А квартира наша была в четыре раза больше, нет, в восемь раз, и кухня почти двадцать семь квадратных метров, а комнаты шли по сторонам…
– Оля, – сказал отец, – ему давно пора спать. Ты только представь, как бы я циклевал двадцать семь квадратных метров! Хотя если линолеум… Как думаешь? – Он положил руку маме на колени и ни с того ни с сего поцеловал ее.
– Сейчас, сейчас, – вскочила мама и увела Сережу не к телевизору, а спать, хотя было еще довольно рано.
Сережа долго не мог уснуть, слышал, как смеются и шумят на кухне родители, что-то падает на пол и бьется, а они все равно смеются. Это было приятно, но странно; и почему они не захотели объяснить про голубой огонь в печи? Они же все видели, Сережа мог поклясться. Может быть, говорить про огонь неприлично? У взрослых бывают странные правила, он давно научился прощать им это, иначе ведь придется с утра до вечера с обидами ходить. Но еще дважды он пытался выяснить у родителей по отдельности про кухонное чудо.
Мама гладила белье, она уже привыкла постоянно торчать на кухне и больше не рвала колготки о плиту.
– Огонь? – переспросила она. – Ах, ты про этот огонь… – Но тут зашипело под утюгом, мама махнула на него рукой, правда, когда Сережа почти вышел из кухни, догнала его вопросом: – А ты портфель на завтра собрал? – Тут уж Сережа заторопился вон.
Отец сидел за столом с газетой и потягивал пиво. Он тоже предпочитал кухню прочим помещениям.
– А вот у нас пять букв по горизонтали, высшая точка…
– Зенит, – сказал Сережа, не дослушав.
– Гляди-ка, – удивился отец, – можешь, если захочешь. – Они сообща разгадали кроссворд, причем Сережа угадал довольно много слов. Отец посмотрел крайне одобрительно и быстро спросил: – Хочешь пива попробовать?
Сережа выпил полстакана невкусного пива и решился:
– Пап, я про огонь-то догадался. Это параллельное пространство, вот и все дела. Живут такие же люди в этой же самой квартире, но в другом измерении. Хотя, может, и не такие же. Может, у них по три руки или еще что, – Сережа очень гордился своей гипотезой и справедливо ждал, что отец наконец-то признает его за равного, уже признал ведь, пивом угостил, и согласится, скажет, да, сынок, у нас здесь параллельное пространство на кухне, но это наша семейная тайна, и мы подписывали в правительстве бумаги о неразглашении, так что ты – никому! никогда!
– По три руки, говоришь, – хмыкнул отец. – Поменьше бы ты фантастикой увлекался. Чем читать, сходил бы в футбол погонял, мышцу укрепил. Это все тещина повадка: книжечки, разговорчики. Мужик должен быть нормальным мужиком, а ты, вон, к окончанию школы очки себе заработаешь от книжечек. Я же тебя не понуждаю окна, вон, покрасить, хотя мог бы, взрослый уже, я же тебя хочу сильным и здоровым вырастить.
Вечером Сережа слышал, как отец ворчит на мать:
