В шестидесятом году я отправился в Туву на преддипломную геологическую практику. Ну а кто ж отправляется на преддипломную геологическую практику в Туву без водки? Разве что выродки какие. Посторонней национальности. Поездной люд это бы напрочь отверг как акцию, несовместимую с образом путешествующего на преддипломную геологическую практику в Туву. Сев в свой плацкартный вагон, первым делом я перелил водку из бутылки в свежеприобретенную фляжку. С тем, чтобы уже через секунду налить водку из фляжки в стакан. И вот уже пятьдесят лет я думаю: на хрена я совершил абсолютно бессмысленное действие по переливанию водки? А это, милые мои, чистое подтверждение геометрии Лобачевского. Кратчайший путь от бутылки к стакану лежит через фляжку. Между нами, наливание водки в стакан тоже дело не совсем осмысленное. Потому что удлиняет путь. Заметили в кино? Афроамериканский негр, проснувшись на берегу Гудзона, не ищет стакан, а хлебает ихний портвешок прямо из бутылки. В бумажном пакете. Чтобы другие афроамериканские негры, проснувшиеся на берегу Гудзона, ему не завидовали. И не шастает среди окружающего населения с тупым вопросом: «Сэр, у вас стакана нет?» Вот вам эвклидова геометрия! Бутылка – рот. А у нас, даже в отдаленных районах державы, искривление прямой при помощи стакана – повсеместное явление.
Как-то ранним летним прозрачным утром я наслаждался фресками Дионисия в вечно реставрируемом Ферапонтовом монастыре. Как я в него попал, это тоже чистой воды Лобачевский. Потому что летел я из Екатеринбурга в Николаев, и посадки самолета в районе Ферапонтова монастыря полетным планом предусмотрено не было. (Честно говоря, что я делал в Екатеринбурге и зачем летел из него в Николаев, я тоже себе не очень представляю. Точнее говоря, вообще не представляю. Чего-то экзистенциальное, наверное.) Но самолет сел. Правда, самого этого момента я не помню. Как не помню, куда он потом делся. Так что отдельные фраера, утверждающие, что кратчайший путь между Екатеринбургом и Николаевым – прямая линия, фраера и есть. Чужеземного происхождения. Это незамкнутый угол с вершиной в Ферапонтовом монастыре.
Рядом с Дионисием привольно раскинулся магазин «Вино». Других магазинов в округе не было. И правильно! Прочувствуйте сочетание «Дионисий – вино». Это же глобальное совпадение правды искусства с правдой жизни!
И я сделал шаг от правды искусства к правде жизни. И стоил этот шаг двадцать четыре рубля денег того времени. А какое было время, я уже и не помню. Но если у вас под рукой магазин «Вино», то хорошее было время. И я уже дефлорировал бутылку, запрокинул голову назад, открыл рот и поднял бутылку. Но меня настигла добравшаяся до русской глубинки геометрия Лобачевского.
– Зачем же вы так, дядечка? У меня и стакан есть...
Это ли не Лобачевский?..
Ох ты, боже ж ты мой! Что это была за девочка!.. Мечта Хрущева... Молочно-восковой спелости... Вот каждый раз, каждый раз вспоминаю... Когда вижу девочек с осликом и пони. Прохладная. Чего-то ждущая. Непонятно чего. По-моему, даже не чувака какого... С которым бы... Дом... Дети... То-се... Нет, чего-то глобального. Сама не понимающая чего... Я было невзначай, взял ее за ушко... А как же иначе после стакана-то... Но она так глянула на меня... Нет, не в смысле, мол, я не такая, а в том, что мне потом будет стыдно. МНЕ! Когда это МНЕ, интересно, было стыдно?.. А вот стало... До невыносимости стыдно... До громаднейшей убийственной любви. А ведь я ее только видел! Видел, и больше ничего... Ах, эта девочка меня с ума свела, разбила сердце мне... Надо же, какая херня в голову лезет... Да и не для меня она. А для КОГО-ТО. С кого снова пойдет великая Россия, о которой все говорят, но которую никто никогда не видел и которой никогда не было. Что делать? Нация, у которой нет пристойного настоящего и не предвидится нормального будущего, отчаянно вымучивает собственное прошлое. Где обреталась эта девочка с милосердным стаканом Лобачевского... В ней взбухала Живая Животворящая Целка в ожидании Живого Фаллического Символа. Из нее и вырастет пресловутое величие моей страны...
Маленькая моя, душа моя пропадает в тебе, преклоняется перед каждой частичкой твоей белохалатной фигурки, взгляд мой прикасается к твоим слегка выпирающим ключицам, губы предвкушают прикосновение к твоим свежим губкам и вздрагивают от их робкого ответа. И две маааааааахонькие грудки... Не задыхающиеся в лифчике... Вибрируют от нетерпения. Только коснуться их, только коснуться... И они выпрямятся.. Встрепенутся пупырышки вокруг маленьких сосков со сладкокофейными обводами... А сами они набухнут и с испуганным восторгом и удивлением глянут на открывающийся мир.
На мой город в стиле диско... Ты к нему на встречу не ходи, у него гранитный камушек в груди....
На поля в снегу, леса в снегу, березки мерзнут на лугу...
На утомленные от долгого лета дубравы...
На соломинку в зубах...
На пластмассовый саксофон...
На порушенную часовенку, в страхе прижавшуюся к бетонному храму....
На волка, сердитого волка, пробегающего тропою.
На росший на опушке рощи клен, влюбленный в березку...
На мчащиеся тучи, вьющиеся тучи, на невидимку-луну, освещающую снег летучий...
На глинистый спуск к речке Уча...
На трусы в крови...
На задыхающийся в печи огонь...
На рыбку-плотвичку, бьющую хвостиком из пасти окуня... Естественный отбор, бля...
На тройку борзых темно-карих лошадей, в которых мечется по России Виленька Кюхля...
На стылость осеннего утра...
На угнетающий ветер России...
На купающегося по литературной традиции в придорожной пыли пожилого воробья.
Так. Что-то похожее в этой книге я уже писал. Только вроде бы там было как-то повеселее, помечтательнее. Там вроде бы что-то светило. Возможное, вероятное... А сейчас... Да... Не те ассоциации сложились в моем мутно-рефлексирующем мозгу... Ох, не те... Вряд ли... Да чего там «вряд ли»...
Далека моя страна от величия. Стало быть, ничегошеньки у этой девочки не сложится. Не встретится ей КТО-ТО – и все покатится по заранее заведенному образцу, завещанному нам великим Лобачевским. Конец ли это или многовековая пауза в шастании по криволинейным прямым линиям с бесконечными пересечениями параллельных прямых, лежащих на множестве плоскостей покоящихся на одних и тех же трех точках. Через каждую из которых, согласно геометрии Лобачевского, проходит только одна прямая – проткнувшая все и всех вертикаль власти.
Не в первый раз за мою не шибко изящную жизнь всплывают во мне эти самые надежды. Как только увижу девочку. ПРИБЛИЖЕННУЮ К... ОТВЕЧАЮЩУЮ ТОМУ, ЧТО Я ВСЮ ЖИЗНЬ... СЛИВАЮЩУЮСЯ С ТЕМ СМУТНЫМ ИДЕАЛОМ, СЛОВ ДЛЯ КОТОРОГО НЕ ПРИДУМАНО, НО ТОЧНО ВЫРАЖЕННОМ В СЧАСТЛИВОЙ УЛЫБКЕ, В ВОСТОРЖЕННОМ МЫЧАНИИ, В СУДОРОЖНОМ РАЗМАХИВАНИИ РУКАМИ. КОГДА НИЧЕГО НЕ ПОНЯТНО, НО ВСЕ ЯСНО.
КАК СЕЙЧАС...
Глава тридцать третья
В Корсаковском порту Алексеевского пруда с пробоиной в борту английский эсминец «Жанетта» поправлял такелаж. И прежде чем уйти в далекие пути по охране морских рубежей, на берег был отпущен экипаж. Но не весь состав, а лишь его офицерская составляющая, за исключением дежурного по судну. На предмет гулевания в двенадцать часов дня свадьбы командира БЧ-3 Симеонова Бориса. С девушкой!
