Возняк извлек из памяти лист бумаги с текстом следующего содержания: «Настоящим утверждаем, что в семье Абрама Яковлевича Возняка ст. 58–10 и Миколы Трифоновны Тарасюк ст. 154а родился мальчик тринадцати лет Сенечка Абрамович Возняк, о чем в книге записей актов гражданского состояния сделана соответствующая запись». И под этим бредом стояла настоящая гербовая печать и подпись: Нач. лагпункта 2876 капитан МВД Дмитриев.
– Человеком был. Два года мы жили семьей. Чтобы вы так жили. Пока Сенечку не завалило в шурфе. Мы с Миколой пытались его откопать, но конвой погнал нас на соседний участок, чтобы наверстать план. Служба у них такая. Мы били руду, а из-под завала глухо звучало:
Койфчен койфчен, койфчен папиросен,
Трикинэ ин трэволас барбосэн,
Койфчен, койфчен, вэна мунэс
Готах мир ай шенрахмурэс,
Ратовите ё сын фине той.
Друзья, друзья, смотрите – я не вижу,
Милостыней вас я не обижу.
Подходите, не робейте,
Сироту, меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
А потом голос стих. Вот ведь как устроено. Сначала Сенечка потерял своих папу и маму, а потом его папа и мама потеряли его. Это, как философски скажет ваша покойная бабушка Фанни Михайловна, как дважды два – четыре, два плюс два – тоже четыре, но ведь совсем другое дело. А когда людей понемножку стали выпускать, а золотишко стало понемножку кончаться, то кормить зеков да еще тратиться на гробы, как стало положено по закону, оказалось нерентабельно, и все лагеря позакрывали. А я остался с Сенечкой и Миколой... А потом и Микола умер.
Возняк, Хаванагила и я стояли на склоне сопки, поросшей редким стлаником и сухой травой. Выл ветер, и в пандан вою скрипели на кривых столбиках небольшие жестяные таблички с номерами. Только на одном столбике табличка была побольше и виднелась подновляемая надпись: «Сенечке и Миколе от папы и мужа». А когда я захотел узнать у Возняка, слышал ли он что-нибудь о зэчке Лолите, его рядом не оказалось. Я обернулся к отелю. Отеля тоже не было. По-прежнему выл ветер, по-прежнему в пандан скрипели жестяные таблички, и в эту жуткую гармонию вплетался раненый женский голос:
– Найди меня, милый, найди меня, любимый. Душа моя, тело мое тоскуют по рукам, по губам твоим. По словам твоим ласковым, по взглядам твоим зовущим... Разлучила нас Россия, распихала по тюрьмам, по зонам. Одних загнала во внутреннюю, других оставила в наружной. И всюду колючка, перепоясавшая Россию с запада на восток, с севера на юг. Снаружи нас колючка, внутри нас колючка. В каждом человеке колючка. И кровоточит сердце человеческое. Само себя терзает, рвет на дымящиеся парные куски мяса. Куски любви, куски не очень чистой совести, куски какой-то смутной правды, куски долга неизвестно кому, ошметки справедливости, тромбы злобы, ненависти и предательства. И как жить с этим, милый? А вот живем же как-то, милый. Сотни лет живем. Радуемся и мучаемся. Смеемся и плачем. Любим и ненавидим. Бьем и ласкаем. Лжем и говорим правду. И все это вместе. И сразу. Такова, говорят, русская душа. Выражаясь вашим языком, ментальность. И менять ее не хотим. Иначе чем свое паскудство оправдаем? Вот из-за этой-то поганой ментальности ты и не можешь меня найти. Но ты ищи, милый. А когда найдешь, мы с тобой вместе, вдвоем, ты и я, разорвем русскую колючку постоянного непостоянства. И тогда мы разделим
Время радости и время мучений,
Время смеха и время плача,
Время любви и время ненависти,
Время битья и время ласки,
Время лжи и время правды.
И как когда-то Господь отделил свет от тьмы, мы отделим добро от зла. Чтобы зло не могло скрываться под маской добра. Предательство – под маской долга. Корысть – под маской патриотизма. Блуд – под маской любвеобилия. Ложь – под маской фигуры умолчания. И мы будем счастливы, милый, ты и я. Он и она. Мы и они. Ты только найди меня, милый. Найди... найди... найди...
И голос стих. То ли сам по себе, то ли затерялся в вое ветра и заупокойном скрипе жестяных табличках. Я оглянулся. Никого. Кроме Хаванагилы, который стоял немного сзади меня и смотрел куда-то в сторону.
– Ты слышал? – спросил я его.
– Что «слышал», Михаил Федорович?
– Голос женский слышал?
– Нет, Михаил Федорович, ничего я не слышал, ничего. Ехать нам надобно.
Мы сели в самостоятельный автобус «Кубань» и поехали. В пути я как-то задремал. А когда проснулся, то обнаружил себя на дороге, ведущей куда-то. Ну да пойдем... Куда-нибудь кривая выведет. Какая кривая?.. А такая, какая всегда выводит русского человека. С Божьей помощью.
Глава 15
Божья помощь... Святая Русь... Богоугодная Русь... За таковую мы ее держим... Гложет сердце печаль. Потому что не было и нет Святой и Богоугодной Руси. Прикинем, мужики, насколько праведна, угодна Богу была Россия во все времена своего бытия. Как и все, лгала, убивала, жгла, разделялась в себе, гнобила не только врагов своих, но и самых близких. А то, что все это с именем Божьим, так не она первая, не она последняя, кто прикрывался Его именем, совершая самую что ни на есть подлость.
– Да ты что, чувак?! – задохнетесь вы от праведной ярости. – России покровительствует сама Богородица!
– Это она вам сказала? – задаю я вопрос. – Когда, кому, явки, пароли?.. Закочумали?.. Чего? Народ-богоносец?.. Знаете ли, господа, шляться по поводу и без повода с иконами и хоругвями с Его ликом – еще не значит быть народом-богоносцем. Белинский писал в своем «Письме к Гоголю»: «По-вашему, русский народ самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиетизм (что такое „пиетизм“?), благоговение, страх Божий! А русский человек произносит имя Божие, почесывая себе задницу...» О как!..
– Ну ладно, – скажете вы, – Белинский демократ, а значит, распоследняя сволочь, но вот архиепископ Макарий в XVI веке описывает митрополита Даниила: «Он вовсе не различает преданий догматических от обрядовых и приписывает последним совершенно такую же важность, как и первым». (Кто такой Макарий? Кто такой Даниил?)
В церквах баба бьет поклоны перед иконой святого Николая Мирликийского и просит: «Господи, Николай-угодник, помилуй мя». Обрядоверие вместо истинной веры...
Цитирую: «В сказках Афанасьева, где наиболее проявился народный дух, яснее становится мучительная мысль, что народ наш только по именам и словам знает христианство, но образ его мыслей – вне самого примитивного понимания элементарных истин Евангелия». Это, милостивые государи мои, ХХ век, 15-й год, журнал «Миссионерское обозрение». (Откуда я это знаю?.. Разве что в нетрезвом состоянии заблудился в Интернете.)
А допушкинское наше все Илья Муромец заявляет, что «не ладно у святых отцов написано, не ладно у апостолов удумано». О русских пословицах и поговорках я уж не говорю: «Святой Боже пахать не поможет»; «Бог-то Бог, да сам не будь плох»; «На Бога надейся, а сам не плошай»; «Кто богат тот и свят»; «Все продаст дьяк за пятак»; «Поп что клоп: тоже людскую кровь пьет»; «Поп с живого берет, мертвому вернуть обещает»; «Наш отец Тит и в Великий пост блудит»; «Отец Кирьян и в Великую пятницу пьян» и пр.
