– Дамбалла-ведо папа, сюда, Дамбалла-ведо папа, сюда…
Какая-то женщина в белом головном уборе упала наземь рядом с ним, дыша часто и тяжело. Она мотала головой, глаза блестели то ли от рома, то ли от марихуаны; лежа на животе, она извивалась всем телом, словно хотела заползти в костер. Это была жена Кифаса. Накануне Кип заезжал к ней: она сидела в темном углу и бормотала какие-то слова, которых он не смог понять.
Бонифаций затряс трещоткой, теперь – в такт барабанам, сунул руку в белый горшок и извлек оттуда толстую змею, которая немедленно обвилась вокруг его руки. Появление змеи было встречено криками и визгом. Бонифаций поднял ее, выкрикивая:
– Дамбалла-ведо папа, ты Змей. Змей, о змей, Я ПРИЗОВУ ЗМЕЯ!
Сердце Кипа стучало, как паровой молот, а голова раскалывалась от невозможного шума. Барабанщики ускорили ритм, на их руках напряглись мышцы, капли пота летели во все стороны. Кипу с великим трудом удалось расслышать свои мысли; стук барабанов и крики тревожили его, проникали в ту часть его прошлого, которую он наглухо закрыл от себя, туда, где жили страшные воспоминания и ухмыляющиеся маски, развешанные по соломенным стенам. Бонифаций повернулся и, точно живым плащом, обернул плечи женщины змеей. Громко вскрикнув, вдова Кифаса огладила ее. Преподобный отложил в сторону тыкву-трещотку, поднял над головой завернутый в газеты предмет и волчком завертелся перед огнем, выкрикивая что-то по-французски. Змея ползала по рукам старухи, а та играла с ней, дразнила: те-те-те-те. Бонифаций взял бутыль с прозрачной жидкостью, вылил ее содержимое себе в рот и задержал там, распаковывая тем временем таинственный предмет. При свете костра Кип увидел грубо вылепленную из воска подводную лодку. Бонифаций швырнул бумагу в костер, прыснул на восковую фигурку жидкостью, которую держал во рту, и под подстрекающие крики простер руки к костру, гримасничая и дико вращая глазами. В следующий миг тепло костра подтопило воск, Бонифаций принялся мять его руками и мял до тех пор, пока тот не потек по его рукам. Когда скульптурка превратилась в бесформенную массу, Бонифаций швырнул остатки в огонь и отступил от костра. Собравшиеся разразились еще более громкими криками и заплясали как одержимые. Бонифаций плюнул в костер.
Старуха уставилась змее в глаза, приподняла подбородок, позволила твари обследовать свои губы раздвоенным языком и сама подставила ей язык. Они походили на любовников из кошмара. Когда женщина открыла рот, впуская туда змеиное жало, Кип не вытерпел и вышел из кустов на свет.
Первым его заметил один из барабанщиков; разинув рот от неожиданности, он сбился с ритма. Тут уж Кипа увидели и остальные; все головы повернулись к нему, и кто-то страдальчески вскрикнул. Несколько танцоров метнулись прочь от костра, в джунгли. Жена Кифаса в ужасе воззрилась на Кипа, змея выскользнула из ее объятий и скрылась в траве, и тогда женщина тоже бросилась наутек. Прочие тоже исчезли почти мгновенно; джунгли и тьма сомкнулись у них за спиной и поглотили их.
В полной тишине, еще населенной призрачными отзвуками барабанов и голосов, Бонифаций, стоявший на другом краю поляны, посмотрел на констебля.
– Глупец! – проговорил он, тяжело дыша. – Ты не дал мне закончить!
Кип ничего не сказал; он подошел к самому костру и стал рассматривать разнообразные бутыли. В одной из них как будто бы была кровь.
– ТЫ НЕ ДАЛ МНЕ ЗАКОНЧИТЬ! – крикнул вдруг Бонифаций, сжимая кулаки.
Во втором горшке была вода. Кип выплеснул ее в костер. Зашипели поленья, к небу повалил дым.
– Я не мешал вашим обрядам, – спокойно проговорил он. – Ни во что не вмешивался. Но, клянусь Богом, – повернулся он к священнику, – устраивать фарс из-за этой лодки и смерти старика я не позволю!..
– Молодой осел! – Бонифаций вытер пот с глаз. – Ты не понимаешь… да и где тебе понять! Болван!
– Я попросил вас помочь мне, – Кип поворошил носком ботинка тлеющие угли и бросил горшок рядом с костром. – И это ваша помощь?
– Oui! – ответил священник. Некоторое время он белыми от бешенства глазами смотрел на Кипа, потом отвел взгляд и снова уставился в догорающий костер. Вдруг Бонифаций ссутулился, словно вконец обессилел. – Ты ничего не видишь и не понимаешь, верно? – спросил он усталым шепотом.
– Что здесь делала жена Кифаса?
– Это… было необходимо.
– Ну и разгром, – воскликнул Кип, окидывая взглядом поляну.
– Все – нужное.
– Я не хочу неприятностей, Бонифаций. Мне казалось, я ясно дал это понять…
Бонифаций остро глянул на Кипа, прищурился:
– Во всем виноваты вы с тем белым. Вы с ним притащили на верфь эту штуковину. Во всем виноваты вы!
– В чем!
– Во всем, что может случиться, если вы не позволите мне принять меры!
Кип посмотрел на россыпь тлеющих углей и увидел там бесформенный комок воска, черный от жара и золы. Он пинком выбросил его на траву и вскинул глаза на преподобного Бонифация:
– Что это за безумие?
– Я был о тебе лучшего мнения, думал, ты сумеешь понять, – с горечью промолвил Бонифаций. – Белый человек – нет, но ты, Кип… ты мог бы избавиться от предрассудков, если бы захотел, мог бы почувствовать…
– О чем ты, старик? – хрипло спросил констебль.
– Я кое-что знаю о тебе. Ты воображаешь, будто это можно утаить, но ты ошибаешься!
Кип шагнул вперед:
– О чем ты?
Бонифаций не двинулся с места; поначалу он хотел объясниться с Кипом, но потом передумал, нагнулся и стал собирать бутылки, расставленные по контуру геометрической фигуры. Он складывал их в белый горшок, где раньше сидела змея, и стекло отзывалось дребезжанием.
– Что ты знаешь обо мне? – очень спокойно спросил Кип.
Бонифаций принялся стирать ногой линии, нарисованные на земле около костра.
– Я знаю, – ответил он, не глядя на Кипа, – кем ты мог стать. – Он поднял голову и яростно уставился констеблю в глаза. Странная, почти осязаемая сила сковала Кипа. Он не смог бы сдвинуться с места, даже если бы захотел.
– Слушай внимательно, – проговорил Бонифаций. – Если ты отказываешься вернуть эту лодку в пучину, сделай вот что: во-первых, надежно запри док, где она сейчас стоит, во-вторых, никому не позволяй приближаться к ней. Никому не давай дотрагиваться до нее. И ни в коем случае не пытайся вскрыть люки. Ты понимаешь, что я говорю?
Кипу захотелось сказать: нет, болван, это бред, ты сам не знаешь, что несешь, – но он вдруг услышал свой голос:
– Да… понимаю…
В следующий миг его преподобие растворился в темноте за пределами кольца факелов. Кип не видел, как Бонифаций повернулся, чтобы уйти, не слышал, как он пробирался по кустам, – священник просто исчез.
И сразу же тишину, пришедшую на смену крикам и барабанной дроби, наполнили привычные ночные звуки: гудение и звон насекомых, старческие голоса птиц. Кип забросал угли землей, убедился, что костер потух, включил фонарь и уже известной дорогой вернулся к джипу. Из-за ставней на окне церкви пробивался желтоватый свет, внутри двигалась какая-то тень.
