– Сейчас будем завтракать, – сказала Майра, заглядывая в дверь. – Минди будить?
– Нет, – отозвался Кип. – Пусть поспит еще немного.
Майра поняла, что муж хочет побыть один, вернулась в кухню и стала накрывать на стол.
Кип понимал, что в последние несколько дней держится с женой прохладнее обычного. Враг добрался до нас, вдруг подумал он, одолел преграду времени и смерти и не успокоится, покуда не уничтожит нас. Немецкая подводная лодка пожирала его, заполоняла сны, отравляла самый воздух, которым он дышал. Что за люди, подумал Кип, создали подобную машину смерти? Кто клепал корпус, кто обшивал его стальными пластинами, кто тянул под палубами целые мили тросов и кабелей? Кто начинял торпеды взрывчаткой, размещал оборудование в недоброй памяти штурманской рубке и вгонял на место водонепроницаемые переборки? Эта лодка до последнего дюйма задумывалась и воплощалась ради одной цели – разрушать. Живая, она резала носом подвижную толщу воды, дабы выполнить свое предназначение, мертвая – раскаленным клеймом впечаталась в сознание Кипа. «Враг настиг нас, – думал Кип, – и спасения нет».
Он быстро съел завтрак, вполуха слушая Майру; та знала, что муж частенько решает свои проблемы, уйдя в себя и не реагируя на окружающее до тех пор, покуда не сыщется разгадка. Кип помог ей убрать со стола, поцеловал ее и еще не проснувшуюся дочку и отправился к своим повседневным утренним обязанностям.
Он ломал голову над тем, как отвязаться от этой Торнтонши. Ей никогда не понять, что им движет; ей не увидеть того, что увидел он, и не почувствовать того, что он почувствовал, а значит, и говорить с ней без толку. Он поступит так, как считает правильным, – ведь он представляет закон и отвечает за всех.
Он еще раздумывал над этой проблемой, когда заметил, что к нему, спотыкаясь, бежит какой-то человек. Человек этот размахивал руками и что-то выкрикивал. Кип пригляделся. Это был Эндрю Кейл, заместитель управляющего верфью. Он с трудом удерживал истерические рыдания, из ввалившихся остекленелых глаз лились слезы, голые руки были исцарапаны.
– Кип! – выкрикнул он, тяжело дыша. – Слава Богу, я вас нашел!
– Схватив констебля за руку, он начал куда-то тянуть его.
– Что с вами? – спросил Кип. – Что случилось?
– У меня дома… – выдавил Кейл, который никак не мог отдышаться. – О Господи… у меня дома…
У Кипа закаменела спина.
– Садитесь в машину. – Он помог Кейлу забраться в джип.
– Мы… с мистером Лэнгстри только что вернулись… из Стил-Кэй… а у меня дома… я не смог войти… не знаю… не знаю-у… – проскулил Кейл.
Кип свернул на дорогу, которая вела к дому Кейла. Он остановил джип у гаревых ступенек крыльца, и Кейл с трудом выбрался из машины.
– Пойдемте, Кип! – едва слышно прошептал он. – Прошу вас!
Кип уставился на дом. Входная дверь была сорвана с петель и лежала на перилах крыльца. Весь двор усеивали осколки стекла из разбитых окон. За останками оконных рам еще висели цветастые занавески, располосованные в бахрому. Кейл вцепился ему в руку.
– Прошу вас…
Едва Кип переступил порог дома, он почувствовал резкий запах крови, к которому примешивался другой, такой же неприятный. Смрад гниющей плоти.
Кейл протиснулся мимо Кипа в коридор, сделал несколько шагов вглубь и застыл как изваяние в дверном проеме. «Нора!» – вдруг вскрикнул он дрожащим голосом. Но не шелохнулся, даже когда Кип положил руку ему на плечо.
– Там, – выговорил Кейл, тыча пальцем.
Кип посмотрел, куда он показывает, – и окаменел от ужаса.
На полу среди обломков дерева и осколков стекла лежало то, что когда-то было человеком.
Поблескивали переломанные кости. От головы мало что осталось, глаза были вырваны, нос тоже, и только странно белели ровные зубы. На груди, руках и ногах виднелись бесчисленные серповидные раны – там мясо сдирали до кости, целыми ломтями. «Укусы, – вдруг подумал Кип. – Крысиные укусы». От горла не осталось ничего; плоть была содрана до позвонков, сосуды безжалостно порваны. Тело лежало в загустевшей винно-красной липкой луже. Кейл поперхнулся и, спотыкаясь, кинулся к двери, но не смог побороть рвоту. Кипу пришлось напрячь все силы, чтобы совладать с волной тошноты, стремительно подкатившей к горлу, но голова у него кружилась и на ногах он держался нетвердо.
Когда дурнота прошла, он заставил себя войти в спальню. Окно было выбито, в углу валялась заскорузлая от крови простыня, матрац тоже был забрызган кровью. Кип собрался с духом, нагнулся, пошарил у покойника в заднем кармане и обнаружил бумажник. Он раскрыл его и поискал что-нибудь, что удостоверяло бы личность убитого.
Джонни Мейджорс. Господи Иисусе!
– Где моя жена? – спросил Кейл, утирая губы. Глаза у него припухли, веки отяжелели. – Где она?
– Н-не знаю… – ответил Кип и удивился тому, как глухо звучит его голос. Возле головы мертвеца лежала кисть руки, то ли отгрызенная, то ли отломанная от запястья. Кости в месте перелома были обсосаны дочиста.
– КТО ЭТО СДЕЛАЛ? – внезапно взвизгнул Кейл и попятился от Кипа, цепляясь руками за стену коридора.
Кип нагнулся к полу, отгоняя мух, круживших над телом. В лужах ясно отпечатались следы башмаков. Констебль подавил внезапно зародившуюся паническую дрожь. Закрыв труп простыней и изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, он торопливо вышел из дома и оперся на капот джипа. На крыльце показался Кейл – остекленелые глаза, потерянный взгляд.
– Где Нора? – едва слышным хриплым голосом спросил Кейл. – Что с ней стало?
Но Кип не слышал. Он неподвижно смотрел на джунгли, плохо понимая, что перед ним. Наконец в голове у него прояснилось, и он сообразил, что в зеленой стене зарослей пробит коридор, уводящий от дома. Приблизившись, он увидел в еще сырой мягкой земле у границы джунглей след башмака. Потом еще три. Кейл снова выкрикнул рыдающим голосом: «Где моя жена?» – но его вопрос не достиг ушей констебля: тот уже шел по тропинке, недавно проторенной кем-то в перевитых лианами колючих кустах.
Через каждые несколько футов попадались капли крови, а впереди тропа сворачивала в гниющую мертвую рощу. Минут двадцать Кип шел по ней, сознавая, что, должно быть, рехнулся, раз отправился в путь один и без оружия, а потом, продравшись сквозь высокую заросль колючек, увидел, что вышел к большому, старому, медленно разрушающемуся плантаторскому дому – квадратному, массивному, под сводом переплетенных мертвых ветвей иссохших деревьев. Крыша дома давно провалилась, засыпав третий этаж, из пустых глазниц окон торчали черные балки. Балкон третьего этажа просел, опоры рухнули, по дряхлым, серым дощатым стенам расползлись вьющиеся растения.
Следы башмаков здесь обрывались.
Где-то вдалеке пронзительно крикнула птица – и умолкла. Кип огляделся, нашел сук, который при необходимости можно было использовать как дубинку, и пошел к бетонным ступенькам, поднимавшимся к массивному входу. Здесь он снова увидел засохшие капли крови; Кип остановился перед самой дверью и прислушался, но ничего не услышал. Он покрепче ухватил дубинку и пинком распахнул дверь. Она сорвалась с петель и с гулким грохотом рухнула на голый пол. Кип ступил в холодную сырость дома – и весь покрылся гусиной кожей, увидав лужи крови и кровавый след там, где по полу что-то протащили – что? Труп женщины? Он стоял в огромной комнате с высоким потолком, во все стороны расходились коридоры; широкая лестница со сломанными перилами поднималась на третий этаж и круто ныряла во тьму. В прорехи над головой Кип видел ветви деревьев.
