Фёдоровна. К ней ходят, к Эльке. Уже забыла она своего котеночка-то. Из клубники по семь котов выглядывает. Не люблю я… Не люблю я ни женский пол, ни мужской, ни кошачий таких людей-кобелей.
Картина четвертая
Кухня в доме Николая Ивановича. Ира в халате, Николай Иванович в махровом халате сидят за столом.
Николай Иванович. Вот, ешь. Хочешь ананасы в их собственном соку? Что еще. Кофе «Нестле» в гранулах растворимый. В доме ничего нет. Ах я! Давай я тебе бутерброд с икоркой намажу? (Мажет.)
Ира. Павлик давно икры не ел.
Николай Иванович. Я дам с собой банку. Портвейну хочешь? Я наливаю. Португальский. Чай настоящий, жасминовый. Есть ароматизированный розой. Ну ты подумай, в доме продуктов нет. Даже яиц нет. Хорошо, что ты хлеб догадалась захватить.
Ира. А я пошла как будто в булочную. Ну, зашла в булочную. Я тебе из автомата звонила.
Николай Иванович. Как ты себя чувствуешь? А? Как голова?
Ира. Я уже забыла, что у меня есть голова.
Николай Иванович, довольный, хохочет.
Это ее халат?
Николай Иванович кивает.
Там в ванной ее шапочка купальная.
Николай Иванович. У нее их три.
Ира. Духи… Я подушилась. Маникюрный набор. Все чистенькое, сияет.
Николай Иванович. Давай еще бутерброд. Или два. Пей. Это моя теща все вылизывает. «Я, Николай, буду на даче всю неделю, а уж в пятницу, извините, наеду в город». Предупреждает. Ей тоже неохота нарываться.
Ира. Поняла.
Николай Иванович. Вот в тот вечер, когда мы с тобой гуляли до трех часов, ты сказала мне: «Возьми меня под той елочкой». Я никогда не забуду эти твои слова. Я твоя собака. Ав, ав! Теще нечего было убирать в эту пятницу. Я каждый день, как ненормальный, мчался на дачу. Разве что пыль смахнула. Она, по-моему, что-то заподозрила. Или что здесь очередная баба за собой убрала, или что у меня есть кто-то в Романовке. Ав! Ну погладь меня!
Ира. Сколько времени?
Николай Иванович. Всего три только. Через пять часов я вылетаю в очередную командировку, будет мне там что вспомнить. (Потягивается.) На неделю.
Ира. Я бегу домой.
Николай Иванович. Что ты! Сейчас мы покушаем и пойдем еще отдохнем! Что ты!
Ира. Ты с ума сошел? Я и так с восьми вечера убежала из дому. Но мама уже привыкла. Я раньше убегала вообще на три дня… на четыре… Лет в пятнадцать. Она сейчас, наверно, цепочку накинула, чтобы знать, во сколько я приду. Завтра обзвонит всех своих подруг и сообщит о моих похождениях. Они меня очень любят.
Николай Иванович. Нет, моя теща терпимая. Все терпит. С тех пор как я от них уходил – а было такое! – она у меня вне подозрений. Ничего не подозревает. Я же на них теперь не женат. Я уходил, пробовал начать новую жизнь с одной женщиной… Даже построил двухкомнатный кооператив. Но ко мне приходит моя Алена, моя дочка, и говорит: «Папа, мы без тебя не можем жить». Она у меня на первом плане. Ей пятнадцать лет. Со временем там будет квартира дочери. Все пригодилось. Показать тебе ее фотографию?
Ира. Не надо.
Николай Иванович. Так вон же она висит! Ты на нее смотришь! (Довольный, хохочет.) У меня везде она висит.
Ира. Мама начала выводить меня на чистую воду с пятнадцати лет.
Николай Иванович. Ты, видно, была хороша! Алене моей сейчас пятнадцать лет. Грудочки, попочка! Повезет тому мужику…
Ира. Как раз в это время я начала убегать из дому. По вокзалам ночевала, на междугородной, только чтобы домой не ходить. Как она меня всячески оскорбляла!
Николай Иванович. Бедная! Пойдем, моя девочка, я тебя пожалею… Ты у меня переночуешь. Как же, ай-ай-ай, на вокзале! Не знал я тебя тогда. А у меня, правда, квартира была одна комната да Аленка маленькая. Не до того было. Ну, пойдем.
Ира. На вокзалах ночью иногда и сесть негде. Зимой холодно. Все сидят, замерзают. Как это люди в такой холод сидят. Да еще дети сидят, спят. Бледные такие дети. Как их жалко, детей! Всех бы взрослых этих убила.
Николай Иванович. Приставали к тебе, я чувствую.
Ира. А?
Николай Иванович. Старички-то привязывались?
Ира. А потом я пришла домой утром и говорю: «Вот теперь радуйся, я женщина». А она жарила картошку. Говорит: «А я давно это знала». И заплакала.
Николай Иванович. А кто он был? Расскажи поподробней. Вообще, как это происходило.
Ира. А… я его не помню. Это я просто так, назло матери. Проснулась на каком-то матрасе, встала и ушла.
Николай Иванович. Бедная! Пей все! Пей до дна! Нет, до дна… Вот теперь хорошо.
Ира. Мать моя от злости заплакала прямо в картошку, а я стояла и смеялась.
Николай Иванович. Что-то я никогда не видел, как ты смеешься. Улыбнись!
Ира. Не хочется.
Николай Иванович. Расскажи о своих впечатлениях.
Ира. Сказала же, не помню. Отстань.
Николай Иванович. Нет! Не так! Я твоя собака! Ррррр! Укушу! Однажды я тоже вот, как ты, запил в порту Находка. У одной женщины старой, у Любки. У меня в портмоне было двадцать пять рублей, это я точно помню. А она была старая такая. Наутро встаю: Любка, где моя четвертная? А она говорит: иди, пока цел. А мне так плохо было. Я шел по улице, плакал, дошел до телефона-автомата, вызвал себе «скорую помощь». Приехала милиция. Я когда милиционеру предъявил свой партийный билет со взносами, больше ничего не было, он буквально не поверил своим глазам. У меня тогда три книги вышло… Вроде брошюр. Обобщение передового опыта, все такое. Он просто за голову схватился. Мы, говорит, вас двадцать суток ищем. Семья ваша розыск объявила.
Ира. Я поехала. Хватит, ладно. Развлеклась. Дома Павлик, мать больная потащится открывать… Она больная, причем отказывается ложиться на обследование.
Николай Иванович. Нет, я тебя так не отпускаю. Во-первых, ты устала. Мы пойдем поспим. И мама твоя уснет, не выдержит. Утро вечера мудренее, я тебя и так подниму в семь часов, подкину, а потом на аэродром. Все в один заход. Надо экономить время, его не так много осталось!
Ира. Слушай, ты приедешь, давай пойдем с нами в лес за грибами!
Николай Иванович. Это у меня теща специалистка, а я не большой любитель, мне грибы нельзя.
Ира. А мы любим с Павликом. Рано утром, кругом роса… Туман. Часа в четыре. Красиво.
Николай Иванович. Слушай, ну как тебе ваш новый туалет? Подошло? Терпимо? Апробировала уже?
