– Могло ли быть иначе.
– Когда он начинал дымить, я шла на компромисс и ставила Д1. Будь он проклят, в смысле, будь проклят чертов автопром – но эдак я всему найду объяснение. Кажись, я его угрохала, нет? Если откровенно? Будь честной, Сэнди. Ради Христа, хоть тут не ври… – Она поскребла загривок и оглянулась на дорогу. – Боже ж ты мой, ну что за дела, а? Хулихен слился. Свинарника прибила дешевка-печень, Бродягу Терри грохнули черномазые
[49]
. Старушка Сэнди сама чуть не скопытилась десять раз. – Она забегала туда-сюда по гравию. – Дьяв, я ж ездила кругами, гадскими порочными кругами, понимаешь? Вот же странная херня. Ну то есть, слышь, я там на дороге сшибла собаку!
Дебри знал, что, видимо, ответил – сказал «а?», или «ты уверена?», или еще что, потому что она не умолкла.
– Старую суку, явно с прорвой щенков. Вдарила ей по полной.
Сэнди обошла машину и открыла правую дверцу. Сдвинула розовое сиденье вперед, выгребла комплект чемоданов и расставила их на гравии, не переставая живописать, как выехала из-за поворота и задавила собаку, что спала на дороге. Прямо на дороге. Поскуливая, переломанное животное заползло в дренажную трубу, откуда его вытащила фермерша, выскочившая из дому на шум. Ощупала хребет и вынесла приговор: псину лучше избавить от страданий. Кричала и кричала, пока сын не сходил за дробовиком.
– Мальчик так рыдал и стенал, что дважды промазал. На третий раз выпалил из обоих стволов и разнес суку на куски по лужайке. От меня они потребовали всего-то семьдесят пять центов за пулю. Я спросила, принимают ли они кредитки. – Сэнди засмеялась. – Когда я уезжала, черт меня дери, щенята уже играли с этими кусками.
Она снова засмеялась. Дебри вспомнил, что слышал выстрелы. Он знал эту семью и эту собаку, глухого спаниеля, но ничего не сказал.
Прикрыв глаза, он смотрел, как распухшая новая версия костлявой Сэнди его прошлого суетится вокруг багажа внизу и ржет. Даже дыхание, казалось, отяжелело так, что еле протискивалось в горло и вырывалось оттуда с хрипом. Распухла. Шея там, где Сэнди ее чесала, запястья, спина – распухло все. Другое дело, что свой вес Сэнди таскала легко и вызывающе, будто бревно застарелой обиды. В цветных туфлях, брючках в обтяжку и натянутой на пузо шелковой гавайке она как королева роллер-дерби
[50]
с Лагуна-бич, думал он, что едва ступила на каток. Заправлена доверху, думал он. Как тот автостопщик; чуть коснись – сразу полыхнет загодя подготовленной речью. При мысли о новой стычке его накрыли слабость и тошнота.
Обнаружив во дворе незнакомку, датские доги М'келы пришли лаять. Сэнди замахала розовой пластиковой сумочкой.
– Прочь, блядские скоты! Чем пахнут мои колеса, раскатавшие ту дворнягу, а? Хотите, чтобы и вас так же, да? Черт, какие здоровые! Уйми их, что ты стоишь?
– Здоровые, да не кусаются, – сказал он и заорал на догов, чтобы убирались в автобус. Ноль внимания.
– Что за херня, Дебри? – Сумочка сверкала и мелькала. – Не можешь привести своих зверюг в чувство?
– Они не мои, – объяснил он, перекрикивая гвалт. – Это псы М'келы, он оставил их у меня и смылся со всеми прочими в Вудсток – шарить под юбками.
– Ах вы блядские скоты, да отвалите же! – проревела Сэнди. Доги задумались, и она заревела еще громче: – Отвалите! Отвяньте! Пшли!
Доги отпрянули. Ликующе ухая, Сэнди ногой метала им вслед гравий, пока доги не сорвались на трусливый бег. Она с уханьем гналась за отступавшими собаками до самого автобуса, пока не скрылась с глаз Дебри.
Опять кружили вороны. Солнце по-прежнему тягостно прорезало себе путь сквозь уплотненный дым. Радио играло «Хорошие вибрации» «Бич бойз»
[51]
. Внизу во дворе мурлыкала над багажом Сэнди – победа над догами уняла ее истерику. Сэнди нашла искомую сумку – самую маленькую в новеньком, будто с витрины комплекте из шести предметов. Открыла сумку, достала пузырек с таблетками. Дебри заметил: вытрясла самое малое дюжину. Высыпав всю горсть в рот, Сэнди зарылась в чемодан – искала что-нибудь, чтобы смыть таблетки в желудок.
– Фтаруфка Фэнди пофле Мекфики фефде моталафь и ффякофо пофидала, – сказала она, пытаясь одновременно удержать таблетки во рту и ввести Дебри в курс дела.
Много воды утекло под мостами, поведала она ему, может, даже слишком много. Порой мосты смывало. Пару раз и ее смыло, сказала она. Попадала в передряги. Даже в тюряги. Не без помощи модных докторов и богатого папика была в итоге отпущена на поруки и осела в Сан-Хуан-Капистрано владелицей половины бара; потом увлеклась бухлом, потом наркотой, потом блюзом, став непрофессиональной певицей; обрела Иисуса, и Любовь, и Очередного Супруга – «Ффященника Ффеленфкой Феркфи Ффолочей Пофледнего Дня!» – потом залетела, сделала аборт, была исторгнута из лона семьи, развелась; впала, что Дебри должен понять, в депрессию и чуток, как он мог заметить, прибавила в весе; потом – в воскресенье, сегодня – стала искать, где бы девчонка вроде нее могла бы ненадолго залечь на дно.
– Читать книфки, фочинять книфки, ну и помаленьку фкидыфать фтрефф колёфами, – сказала она сквозь таблетки.
– Помаленьку! – сказал он, припоминая ее давнюю привычку к барбитуратам. – А не конскими дозами. – Перспектива избавляться более чем от одного трупа встревожила его до протеста. – Черт тебя дери, Сэнди, раз уж ты собралась передознуться у меня на моих руках, избави меня…
Она воздела руку:
– Фитаминки. Фот те крефт.
Борясь со вскипающими бурунами белья, она отыскала наконец серебряную флягу. Открутила крышку, запрокинула голову. Шея раздулась, проталкивая таблетки внутрь. Сэнди вытерла губы рукой и, глядя на Дебри, засмеялась.
– Будь спок, бабуся, – сказала она. – Всего-то безвредные витаминки. Сэндюшка-хохотушка даже в старину не принимала седативы в таких количествах. Может, однажды и сподобится. Кто знает. Что за фигня нас всех ждет в этом году? Это год седатива, понимаешь, так что – кто знает? И пусть все катится…
Она вернула флягу в недра и захлопнула чемодан. Нейлон и орлон выбились за края, как пирог из противня.
– Итак. Где Сэнди может пописенькать и смыть с себя «котекс»?
