— Ты уверен? — Айк развернул бинокль в сторону, откуда донесся пронзительный голос Левертова, и увидел загримированного получеловека-полульва, рычащего на сборище нервных помощников. — Кто может подтвердить? Кто-нибудь еще видит то же, что мистер Кларк? Неужели больше ни у кого нет бинокля?
Рабочие, администраторы, дрессировщики, мальчики на побегушках все дружно затрясли головами: профсоюзы запрещали своим членам носить какое бы то ни было оборудование, не предполагавшееся их прямыми обязанностями. Левертов развернул свой громкоговоритель к зевакам на трибунах:
— Кто-нибудь видит манекен?
Двенадцать рядов лиц одновременно повернулись в сторону моря, и все дружно закачали головами.
— Но я видел его, босс, видел, — надрывался Кларк. — Спросите Соллеса — он тоже видел!
Левертов прикрыл глаза рукой и развернулся в направлении Айка и Алисы. Грим заиграл всеми своими цветами, и к нему явно вернулось самообладание. Он спустился с трейлера по лестнице и, улыбаясь, двинулся им навстречу.
— Наш герой и мама. Какое приятное дополнение к нашей маленькой катастрофе.
— Удачный день, Ник? — осведомился Айк.
— Воодушевляющий. Впрочем, как и ночь. Похоже, маленькие гномы неплохо потрудились. Может, вы уже успели заметить?
— Да, мы видели парус, — ответила Алиса. — Исаак не имеет к этому никакого отношения.
— Ну конечно же, — промурлыкал Левертов. — Я ни на секунду не подозревал его в этом. Как и в том, что он выпустил моих морских львов. Кстати, Исаак, ты не видел там ничего, напоминающего куклу за миллион баксов на спине никчемного млекопитающего?
Айк никогда не умел врать.
— Возможно, — уклончиво ответил он. — Кажется, я что-то видел в районе Безнадежности, но с таким же успехом это мог быть отвязавшийся буек…
Айк не успел договорить, а Левертов, повернувшись к ним спиной, уже начал кричать в громкоговоритель:
— Тысяча… нет, пять тысяч долларов тому, кто вернет куклу, — проорал он, обращаясь к зрителям. — Плевать на морского льва. Можете пристрелить его, а куклу привяжем к водолазу. Ставлю на круг десять тысяч, если доставите его живым или мертвым. Что скажешь, Квинак, кого-нибудь интересует мое предложение?
Трибуны для зевак опустели мгновенно.
— Удивительное чувство, — улыбнулся Левертов, — когда видишь, как все объединяются ради общего дела.
— Позволь мне воспользоваться твоим телефоном, Николай, — попросила Алиса. — Может, и мой откликнется на твое предложение.
— Конечно, но не рассчитывай на многое. Телефоны сегодня тоже буксуют, как и все остальное. А что ты на меня так смотришь, Исаак? Это из-за моего костюма? Я всегда говорю — ничто не сравнится с мехами от Закса.
Айк не ответил. Алиса набрала номер и склонилась к трубке, отгородившись от всех занавесом своих черных волос.
— Карм часто не включает его, — заметил Айк. — Ты же знаешь.
Алиса, устав ждать, закрыла крышку и вернула трубку сыну. Левертов прикоснулся антенной к загримированному лбу.
— Вам, очаровашкам, придется меня извинить, — Левертов развернулся и двинулся обратно, крича в свой громкоговоритель: — Ну, разворачивайтесь, мистер Кларк! Тащите сюда оптику и двенадцатизарядную пушку. Игра началась, или в данном случае поплыла, — добавил он, обращаясь через плечо к Айку и Алисе и предоставляя им возможность насладиться его остроумием.
И тут же издали донеслось бормотание первых моторок, срывающихся со своих приколов.
Айк встал, прикидывая, что же делать дальше. Его манили два аромата — каждый в свою сторону: с одной стороны — запах Левертова: жасминовый спрей, адреналин и камфорный аромат меха, а с другой — сладкий и неповторимый аромат женственности, о существовании которого он напрочь забыл. Но сейчас от его властного присутствия у Айка кружилась голова. И он был благодарен Алисе за то, что ей хватило такта сделать передышку.
— Может, кто-нибудь из нас вернется и проверит, как там Луиза? В ее состоянии она может оказать очень дурное влияние на такую впечатлительную крошку, как Никчемка.
— Отличная мысль. Я тебя подброшу к твоей… нет, я же могу взять здесь фургон Грира, то есть мой фургон, а ты садись в джип и поезжай… — Айк умолк. У него не было ни малейшего представления, что делать и куда ехать. Все известные ему местные пристанища внезапно оказались закрытыми в силу неблагоприятных обстоятельств — одни погублены пожарами, другие наводнениями, третьи — беспорядками и возникшими сложностями. Его капитан вместе с судном ушел в море. Его дом превратился в проходной двор. Там, где раньше сопел его старый пес, валялся толстый щенок… кровать внезапно стала слишком узкой, а аромат женщины слишком близким.
— Купи бифштексов и яиц у Херки, — предложила Алиса. — Закинь их в мотель, и я приготовлю тебе еду. А я возьму джип.
Они расстались посередине стоянки, не поднимая глаз, как дети, избегающие смотреть друг на друга после совместного поедания запретного лакомства. Айк дошел до фургона и сел за руль, не закрывая дверцы. Вокруг все расцветало яркими красками перемен. Привычный тусклый пейзаж блестел таким ярким стальным светом, что резало глаза. Как открытая угроза, исходящая от отточенного лезвия ножа. О шиповник, куст терновый. О глупое сердце, выпрыгивающее из груди и доводящее человека до виселицы. Потому что тут-то и таится дилемма, потому что в этих ярких цветах всегда прячутся самые острые шипы. Все перемены несут с собой новизну, а любая новизна болезненна. И уже не нырнуть обратно в утешительный сон, потому что он теперь будет приносить еще большую боль. И теперь любимая подушка набита не содержимым бабушкиного пуховика, а кирпичами. И твои любимые грезы претерпевают уценку. И где ты теперь будешь уединяться? Куда делся тот приют, богато украшенный плесенью и грибком? Теперь ты в нем не найдешь мира и покоя. Может, и Джину сломала вовсе не потеря ребенка, а утрата Библии. Она держала ее между ладоней, как свечку, и молилась, не переставая, с того самого момента, как увидела выпирающий позвоночник, эту непристойную кочерыжку брюссельской капусты, в лучах больничного освещения, и до того дня, когда слабо улыбающийся предмет ее молитв перестала дышать. И тогда гладкий кожаный переплет стал для Джины ядовитой плотью поганки. Слова книги оказались не чем иным, как лживыми шлюхами, пророки — обычными лизоблюдами, пытающимися подмазаться к мистеру Самому Главному, а апостолы и вовсе дюжиной извращенцев-дегенератов. Тогда-то Джина и послала ее на хуй и отказалась и от Библии, и от веры, променяв их на марихуану и мировоззрение Мерзких Девяностых как раз в то время, когда и то, и другое уже находилось на излете. Сначала закончилась марихуана. К этому времени уже начали проводиться опрыскивания генетическими рекомбинантами, которые вызывали такую ботаническую цепную реакцию, что все опасные растения в течение нескольких лет стали бесплодными. После этого остались лишь официально разрешенные экземпляры — чахлые кустики, выращиваемые архивариусами в Ватикане и ООН. Конопля для народа закончилась. А Джина была не в состоянии понять этот тонкий замысел, как она не могла понять адаптированного пересказа книги Иова. Может Джина и была наивна, но она знала, что волшебство не может существовать без поэзии, а поэзия не может быть ни модернизирована, ни переложена, она едина и неповторима, как эта коричневая река миксин, выливающаяся из брюха Омара Лупа.
