— Ларкин, как высадишь мистера Стэмпера, сейчас же возвращайся за мной. У нас еще много дел…
Но зачем им эта дань? — висел вопрос. За что и почему? Этот их внезапный порыв не был похож на потребность Леса Гиббонса низвергнуть чемпиона с трона. Ибо чемпион уже повержен. Так к чему досаждать ему своей благотворительностью? И не только два этих клоуна, но, очевидно, большая часть города испытывала ту же потребность.
— Чего они все, — спросил я внучка, следуя за ним через стоянку под косым дождем, — чего они хотят от моего брата, не знаешь? Что обрушили на него свои дары… Чего им надо?
— Да кто знает? — хмуро ответил он, открывая дверь того же подрессоренного раллийного джипа, что несколько дней назад швырнул гравий мне в лицо. — И кого волнует? — сказал он, шмыгнув за руль. Когда же я обходил машину, направляясь к пассажирской двери, услышал его недоуменное бормотание: — И, нафиг, пофиг дофига, что тут кому, нафиг, дофига не пофиг.
В точку, подумал я, захлопнув за собой дверь. Прежде чем задаваться иными трудными вопросами, следовало бы спросить себя: дофига ли мне не пофиг, нафиг, нелепые и курьезные потребности нелепого и курьезного городишки Ваконда Приморская, Приморенная? Да абсолютно! Говоря без нафигуральности и пофигуралъности: мне просто плевать! Если, конечно, каким-то образом, каким-то туманным и непечальным образом иные из нелепых потребностей этого городишки не совпадут курьезно с моими…
— Блин! — внучок проворно воткнул передачу, и машина с ревом прянула по лужам. — Над-было дома размокать остаться, — сообщил он мне, предупреждая поднятие шоколадной темы. — Не в умат мотаться до отсиньки.
— Бесспорно, — согласился я.
— Вчера вечером была последняя наша игра сезона. С «Черными Торнадами» из Норт-Бенда. Колено рассадил в третьей четверти.
— Поэтому игра была последней?
— Неа, я только в третьей линии. Вот почему над-было дома зависнуть, размокать.
— Потому что ты только в третьей линии?
— Неа, потому что я колено рассадил. Слышь, а твой брат в курсах, что мы его козырную питчугу на болванов отбойных навешивали, было время?
— Трудно сказать, — ответил я, симулируя интерес к большому спорту и притом стараясь осмыслить собственные игры. — Но при встрече я передам ему эту информацию… наряду с вестью о дармовой индюшке и джеме. — Вряд ли так уж сложно будет; у меня имелись причины для визита в дом: я желал найти страховой полис — так я скажу Хэнку, — и обрести компанию для путешествия — так я скажу Вив… Теперь надо для себя самого какую-нибудь легенду сочинить…
— Чертовски реально! — разливался внучок. — И на отбивных болванов, и на полузащиту. Питчуга Хэнка Стэмпера. Питчуга — реальная пасюга. До игры со Скейджитом отработали. Реально подобрали комбу. Раскатали мы Скейджит. На тридцать очей впереди в третьей четверти, и меня на всю четвертую выставили.
— И поэтому тебя выставили вчера вечером?
— Нет, — неохотно признался он. — Меня выставили, потому что на двадцать шесть очков отставали, вот почему. Они нас раскатали, сорок четыре к четырнадцати, наш первый слив в сезоне с самого Юджина. — И добавил почти вопросительно: — Но ведь нортбендцы не так уж хороши! Они б нас в жизни не достали, если б мы замутили ту же комбу, что со Скейджитом!
Я воздержался от комментариев; откинулся назад, думая, отчего б мне самому не довольствоваться той же легендой, что я представлю Вив? Даже не легенда: я ведь искренне хотел взять ее с собой на Восток…
— Неа. Не такие уж они крутые. — Мой шофер дискутировал сам с собой. — Просто мы не в форме были, вот и все; вот и вся история…
Он приводил свои доводы, я молча слушал и приводил свои, и во мне зародились сомнения: так ли уж мы все знаем о наших историях?..
Дождь моросит. Подрессоренный джип перемахивает через железнодорожные пути в конце Главной, сворачивает к реке. Дрэгер выезжает со стоянки мотеля, оглядывается в поисках кафе, где бы выпить чашечку кофе. Ивенрайт сидит у телефона, пахнет ментолом, мылом и слегка бензином. Вив натравливает воду на пустые тарелки из-под супа в кухонной раковине. За окном, всего в нескольких дюймах над рекой, летят два крохаля, яростно хлопают крыльями, но еле-еле движутся… будто бы течение воды под ними вздымается неким силовым полем над поверхностью, тащит птиц с собой. Диковинна их борьба, мучительна, и Вив, глядя на них, чувствует, как до боли напрягаются ее руки, будто им в помощь. Всегда велико в ней было сопереживание другим живым существам. Или ж даже — в том и было ее собственное существо. «Но, слушай… про уток-то я все знаю. — Снова явилось ее отражение. — Ты-то что чувствуешь?»
Прежде чем тусклое отражение в кухонном окошке сумело ответить, на том берегу у гаража останавливается машина. Из нее вылезает фигурка, идет к причалу, складывает ладони рупором…
(Припомнив, как Вив вылетела из кухни, на ходу вытирая руки о фартук, я понял, что она увидела его раньше, чем я заслышал крик.
— Кто-то там у причала, — сказала она, направляясь в прихожую. — Пойду переправлю. Ты не одет.
— И кто это? — спросил я. — Мы его знаем?
— Трудно сказать, — ответила она. — Он весь запакованный, и дождь плотный. — На пару секунд она скрылась из виду, забираясь в огромную прорезиненную накидку. — Но похоже на старую куртку Джо Бена. Скоро вернусь, родной…
И она хлопнула здоровой громкой дверью. Хорошо, что она сказала про куртку, подумал я; хорошо, что она хоть в каких-то глазах не отказывает моей деревянной башке…)
Вив вняла моему зову о лодке. Я смотрел, как она спешит из дома сквозь озверелую свору, и парусом вздувался плащ, что она держала над головой во имя сухости оной. Когда же челн ткнулся в берег, где дожидался я, стало видно, что существенного успеха Вив не достигла.
— У тебя вся голова мокрая. Извини, что тебя вытащил.
— Все в порядке. Все равно я собиралась на улицу.
Я ступил в челн, что Вив уперла носом в сваю, держа на холостых.
— Недолгой была наша ранняя весна, — сказал я.
— С ними всегда так. Куда ты подевался? Мы волновались.
— Жил в отеле, в городе.
Она взревела мотором и чиркнула носом по берегу, разворачиваясь. Я был благодарен ей, что не пытала на предмет того, почему я провел последние три дня в одиночестве.
— Как Хэнк? Все платит дань погоде? Потому ты сегодня паромщица?
— Ну, он не так уж плох. Сейчас он внизу, смотрит футбольный матч. Но вообще он никогда не болеет прямо так, чтоб футбол не смотреть. Я просто решила, что ему неохота в эту мокредь. Не сахарная, не растаю.
— В данном случае это радует. Пловцом я всегда был неважным. — Заметив, как она поморщилась, я поспешил сменить тему: — Особенно при такой высокой воде. Как думаешь, будет потоп?
