Тогда эта новинка ценилась еще меньше. Призовые были смешные, и участники — тоже: бойскауты, индейские дети, азартная пьянь и парикмахеры, желавшие показать клиентам, что они тоже ребята не промах. Когда среди этого комического сборища возникла наша троица, жужжание на трибунах сделалось в десять раз громче.
Было еще и женское трио. Прерия Роз Хендерсон взяла в команду двух миниатюрных красоток, участниц гонки вокруг бочек. Она была выше их на голову. Я был выше остальных на две и на три головы. Возвышаясь над детьми, женщинами и парикмахерами, я чувствовал себя как хулиган, гроза двора. Я сгорбился, чтобы не так выделяться. Я не хотел, чтобы кто-то стал прохаживаться на мой счет и советовал подобрать себе команду по росту, — пикироваться не было настроения. И кто же выплывает тут в испанских сапогах с серебряными мысками и раздает нам молочные бутылки для дойки? Нахальная девчонка собственной персоной.
— А, какие рослые дояры собрались. Добрый день, мистер Джексон… Мистер Флетчер. Вот те на! Что случилось с вашей шляпой и зубами, Джордж?
— Сданы на хранение, мисс Меерхофф, — сказал ей Джордж, — У Сандауна тоже.
— У них моя шляпа и костюм, — внес ясность Сандаун, — Зубы у меня свои.
— Понятно. А у вас, полковник Спейн?
— У меня? — Я не успел отвести глаза, и она зацепила меня взглядом — цап! — В каком смысле, у меня?
— У вас что-нибудь взяли — то есть на хранение?
Я помотал головой, чтобы отцепиться, но она вцепилась крепко.
— Полковник, я иногда начинаю думать, что вы все-таки бродяга. — Она протянула мне ящик со звякающими бутылками. — Выбирайте.
— Минутку, — запротестовал я. — Почему вы решили, что я дояр? У Джорджа опыт работы на молочной ферме.
— Мы привыкли иметь дело с животными и сразу видим, у кого есть подход к корове, — сказала она. — По рукам видим.
— Не уверен. Мне кажется, кое-кто из вас больше интересуется скакунами, чем коровами. Не говоря уж о ковбоях.
— Брюзга, — Она рассмеялась. — Типичный бродяга: темное прошлое, туманное будущее и брюзгливый характер. Думаю, у меня есть от этого средство, если обещаете молчать.
Она подалась ко мне и тихим голосом, возбудив любопытство всех окружающих в радиусе пятнадцати шагов, сказала:
— Один из этих хрустальных кубков заговорен. Если выберете волшебную бутылочку, можете изменить свою судьбу. Прошлое просветлеет. Туманное будущее распустится, как цветок, и брюзгливая натура будет радостно плодоносить всю жизнь. Обретете несказанные сокровища. Выбирайте.
Она прислонила проволочный ящик к бедру и сделала приглашающий жест. Во всех двадцати четырех ячейках проволочного ящика стояли четвертинки из-под сливок. Я показал на угловую возле ее бедра.
— Очевидный выбор! — Она вынула бутылку и с торжественным видом подала мне. — Теперь вам вот что надо сделать: наполните ее молоком священной коровы и теплым принесите к ветке яблони. Сделаете, полковник?
Я закивал, как слабоумный, и она зазвякала к другим доильщикам. Бутылка была уже теплая, когда я клал ее в карман. У меня не было сомнений, что я выбрал правильную. Обещанная магия уже действовала.
Четвертинки были розданы, команды стояли на старте. Распахнулись ворота коридора, и пестрое стадо диких коров вырвалось на арену. И хочу сказать, дикие коровы были и вправду дикими — выловленными в диком, безлюдном крае. Тогда были свободными десятки тысяч гектаров степи — идеальное обиталище для вольной и свободомыслящей телки с простецкой философией — познакомиться с симпатичным диким быком и завести дикую семью. Скорее всего, она только неделю назад впервые встретилась с человеком. Тут-то и начались ее мучения. Горластые прямоходящие гаденыши уволокли ее и перепуганного ее отпрыска с просторного родного пастбища и заперли в загоне из лоз с железными шипами. Потом, каких-нибудь десять минут назад, безжалостно разлучили с отпрыском! Понятно, что результат такого обращения — недоверие ко всему двуногому. Неприязнь и просто даже враждебность. Эти дикие мамаши былых времен не разбегались в панике, как нынешние вскормленные зерном буренки. За ними не надо было гоняться, они сами гонялись за тобой. Доильной команде надо было только выбрать, какую доить, и встать у нее на пути. Наш опытный молочник выбрал плюгавую джерси с узловатыми коленями.
— Подловим вон ту мышастую, — прошепелявил он, — Она самая маленькая.
Самой маленькой она была только по габаритам. По свирепости, неистовству и боевому духу — гигантом. И какая акробатка! Она могла извернуться так, что боднуть тебя, лягнуть и укусить разом. Это было все равно что доить двухсоткилограммовую землеройку.
Мне все же удалось ухватиться за ее свалявшийся хвост, а Джордж и Сандаун тем временем сражались с ее передним концом. Она таскала нас взад и вперед по арене, а публика помирала от хохота. Наконец Сандаун ухитрился набросить ей на глаза шелудивую меховую накидку, а Джордж — свой ремень ей на шею. Я вынул из кармана бутылочку и принялся за дело. Мышастая оказалась не слишком щедрой. Соски у нее были чуть больше моего мизинца и почти такие же сухие. Да и от моей сноровки Джордж был не в восторге.
— Не церемонься, Нашвилл, тяни сильнее! Некогда сейчас ласкаться.
Джордж держал ее за ремень с одной стороны, Сандаун — за меховую накидку с другой. Она бодалась вслепую налево и направо и щелкала зубами, как аллигатор. Наконец я нашел исправный крантик и нацедил немного молока — достаточно, чтобы бутылочка показалась полной, если взболтать.
— Хорош, — пропыхтел Сандаун, — У меня уже судорога. Берегись, отпускаю.
Предупреждение не помогло. Как только ее освободили от ремня и повязки на глазах, она извернулась штопором и топнула по моему больному пальцу, словно задумала это с самого начала. Бутылочка, вертясь, полетела в грязь. Потом она подцепила рогом грошовое ожерелье Сандауна, и бусины полетели вслед за молоком. На прощание она хотела лягнуть Джорджа, но промахнулась. Зато лягнула мой заговоренный сосуд. Он разлетелся на тысячу осколков. Но это уже не имело значения. Когда мы опомнились, оказалось, что, кроме нас, тут уже никого нет. Остальные команды давно закончили или сдались. Прерия Роз и ее команда показали свою бутылку так давно, что стояли уже перед судейским помостом и получали свои призовые за первое место. И все равно, когда мы, едва шевеля конечностями и языками, шли по полю к воротам, последними из последних, нас провожали овацией как победителей. Мы были всеобщими любимцами.
Впрочем, не всеобщими. Когда мы выходили наружу, Готч и его поводырь въезжали на своем фургоне в ворота, и они нам не аплодировали. Вожжи держал мистер Хендлс и обзывал мулов. Сзади, в отдалении, ехала О'Грейди. Она на меня не взглянула.
Борец был в борцовском трико, голый по пояс, если не считать головы. Его лысый череп украшала шляпа Сандауна с плоскими полями. На пурпурной ленте вокруг шеи висел другой трофей: вставная челюсть. Он играл мускулами, и этот непристойный кулон стукался о его голую грудь. Увидев нас, он сразу перешел к делу.
