— Ну что, Флетчер? Ты сказал, чтобы я готовился к схватке. Я готов.
— Я вижу, что готовы, мистер Готч. Пожалуйста, потерпите чуток. Дядя Джордж обещал вам найти партнера, а дядя Джордж человек слова. Договор есть договор, и его нельзя нарушать.
— Вот как? — Мистер Хендлс повернулся и включился в разговор. — А кто это сегодня его нарушил? Тебе не пришло в голову, что кое-кто поставил хорошие деньги на это твое «слово»?
— Ведь я не старался победить, мистер Бухгалтер. Наоборот. А что я мог сделать, если эти тюфяки не могли превзойти мои самые плохие старания?
— Один здесь может! — рявкнул Готч, — Прямо сейчас. И этому тюфяку надоело, что его водят за нос.
— Потерпите, мистер Готч, позвольте дух перевести. Поделайте еще немного ваших запорных упражнений, они у вас так красиво получаются.
Готч напыжился, чтобы ответить, но сестра О'Грейди вовремя затрубила в горн, и мулы рванули с места. Сирена Клэнси завел привычную песню:
— Леди и джентльмены! Мистер Коди желает порадовать вас еще одним дополнительным аттракционом. Тем, которого все ждали…
— Кроме меня, — сказал я, — Меня уже столькими порадовали, что больше я не выдержу.
— Никогда не известно, — загадочно отозвался Сандаун. Он обводил взглядом загоны, словно кого-то ждал. — Этот может быть особенным.
— Мне надо зализать раны и дать отдых костям, ожить немного. Я знаю местечко, вон в тех тополях, где можно вздремнуть. Кликни меня, когда объявят езду на оседланных.
Джордж посмотрел на меня с укоризной:
— Ты ведь не бросишь товарища в трудную минуту? Скажи?
Сандаун оборвал его:
— Джонни, не слушай его. Он не такой большой дурак, даже когда пьяный. Иди, куда шел.
— Он прав, Наш, — сказал Джордж со всей искренностью, какую допускал беззубый рот. — Я не такой дурак. Ты иди по своим делам в эту рощицу. Ничто не оживляет так, как часик хорошего сна, хи-хи.
И я снова прошел между тополями и забрался в прохладный, пропахший фруктами фургон Меерхоффов. Только на этот раз там были не только сушеные яблоки.
— Я уж решила, что никогда вас не дождусь, полковник! — раздался недовольный голос, — Вы не фермер, за какого я вас считала. Эта пустячная работенка заняла у вас полвечности.
Я попросил ее замолчать. У меня не было настроения слушать выговоры.
— Мне просто любопытно, — не унималась она, — Что вас так сильно задерживало? Неумелость или удовольствие от занятия? Я видела, как вы лапали несчастную корову.
Тогда я заставил ее замолчать — самым лучшим из известных мне способов. У меня нет привычки обрывать человека на полуслове, но я решительно считал, что нам с этой дерзкой барышней нет никакой надобности в дальнейших разговорах. И времени на них нет — хотя этого еще не знал. Это выяснилось позже в тот же день. Не знаю, стало ли это известно Саре Меерхофф. Она слишком увлекалась быстрой ездой. А у таких увлеченных нет времени выяснить, сколько им осталось времени.
Ни мне, ни остальным тогда не приходило в голову, что Сара Меерхофф по-своему такая же талантливая наездница, как Джордж Флетчер или Сандаун Джексон. И кто знает, каких высот она могла достичь? Потенциально женщина по своему устройству — лучший конник, чем мужчина. Разница между ними — разница между наездницей и водителем. Женщины любят ездить также, как парни — водить машину. Парни лезут под капот и копаются в карбюраторе — выясняют, отчего машина едет и как сделать, чтобы ехала быстрее. Женщина просто едет. Не лезет внутрь, не копается. Ей нужно одно: оседлать жеребца и легко сидеть в седле — чем легче, тем лучше. И… ох!.. рука у Сары была легкая, как тень, как яблоневый цвет, как дуновение прохладного осеннего ветерка. Какой жеребец не послушался бы? Какой конь не вытянулся бы в струнку от такого прикосновения?
О, Сара Меерхофф… и Пендлтонское родео тысяча девятьсот одиннадцатого года.
В последующие годы, на других родео у меня завязывались отношения со многими и многими наездницами. Прерия Роз Хендерсон оказалась вполне чувствительной барышней, когда проникнешь за фаянсовый фасад. Я познакомился и с Трюкачкой Лорой, и с Кити Канутт. И с Лизой Хастингс. Все они были отличными наездницами, но до Сары им было далеко. Если Кити Канутт была волевая и мощная, то Сара была сама мощь. Если Лиса Хастингс могла управлять лошадью лишь при помощи одних коленей и щиколоток, то Саре достаточно было для этого бедер и намеков. Добрую Прерию Роз как будто качала в колыбели добрая мать-земля, но Сару расщепила снизу молния. В нашем крытом фургоне еще посверкивали остатние искры этой молнии, когда нас грубо прервали вопли неописуемой муки, несшиеся с арены.
— ОЙ, ДЬЯВОЛ, ОТПУСТИ, СДАЮСЬ, СДАЮСЬ, СДАЮСЬ, ОЙ, ОЙ, ОЙ!
Глава семнадцатая
Отсосут немного яду
Вопли длились и длились, не ослабевая, и такая звучала в них мука, что, казалось, они продлятся до конца дней. Но звук изменился. Вопли перешли в вой, а вой — в придушенные ругательства. К тому времени, когда Сара и я приняли презентабельный вид и подбежали к ограде арены, ругательства сменились слабыми стонами и шепотом.
— По-моему, самое интересное мы пропустили, — сказала Сара.
Фургон с рингом стоял напротив самых дорогих мест. Точно там, где я его поставил бы, будь я дошлым антрепренером, как мистер Хендлс. Только на этот раз он сам себя перехитрил. Фургон стоял так близко к трибуне, что народ полез на арену, чтобы поучаствовать в действе. На ринге сестра О'Грейди открыла свою медицинскую сумку и поливала чем-то окровавленный зад Фрэнка Готча, поливала чем-то, похожим на йод, и, судя по ее ухмылке, получала удовольствие от процедуры. Глаз ее не было видно. Они были за темными очками. Я впервые видел темные очки не на слепом. Вся задняя часть бедер Готча была в кровавых лохмотьях, а сам он лежал ничком в углу ринга и грыз стяжную муфту, чтобы не скулить. Три пинкертоновца в трех других углах пытались поддерживать какое-то подобие порядка. Двое из них распахнули пиджаки, демонстрируя кобуры под мышками, третий держал в руках короткоствольную двустволку. Всякий раз, когда Готч издавал громкий крик, он резко оборачивался с ружьем — убедиться, что борец не набросится на него, ослепнув от ярости. Сара громко захохотала.
— Кажется, большой обормот сегодня напал не на ту скотину. — Она повернулась к зевакам у ограды, — Кто это был? Пума? Медведь?
— Индеец, — ответили они хором.
— Ага, чудной, низенький, круглый индеец, — пояснил один из них, — С челюстями, как у каймановой черепахи. Он, верно, подумал, что ежели Готч носит на шее покупные зубы, у них будет матч — кто кого загрызет.
— Пастор Монтаник! — догадался я, — Вот на кого намекал Сандаун. А как это было?
Сюжет по кусочкам рассказали нам два десятка свидетелей, наперебой, с добавлениями и отступлениями. По их словам, мистер Готч и мистер Хендлс и почти все остальные считали само собой разумеющимся, что противником будет Джордж Флетчер. Кто не слышал его обещания в первый день? Кто не видел, как он поддевал великана, нарядившись Миссис Мистерией? Согласно презрительному предуведомлению мистера Хендлса, Джордж Флетчер поставил свой пятицентовый зубной протез против чемпионского пояса Фрэнка Готча.
