Катрин подошла к нему, обвила рукой его шею, погладила по волосам, как гладят собаку. Он не сопротивлялся. В минуту, когда его страдания достигли предельной остроты, она впервые ощутила себя женщиной и испытала от этого радость и какое-то непонятное ей самой успокоение. Осмелев, она прижала к своему плечу его большую кудрявую голову.
— Он будет приносить тебе еще немало огорчений, — сказала она тихо, а потом продолжила с неожиданным жаром и воодушевлением: — Но они пройдут, когда ты прижмешься ко мне, спрячешь голову в моих объятиях…
Андрес высвободился, но без обычной резкости.
— Катрин, я не люблю тебя, — сказал он. — Я никогда не смогу любить тебя так, как тебе бы хотелось.
Она не шевельнулась, она осталась сидеть с закрытыми глазами в той же позе, словно все еще его обнимала. Потом собралась с духом и ответила спокойным тоном:
— Я знаю, это нестрашно, главное, чтобы я была рядом, следила за тобой.
Андрес ее уже не слушал, он снова ушел в себя.
— У тебя никогда не появлялось мысли, что он сумасшедший? — спросил он вдруг. — Я про отца… Порой он ведет себя очень странно…
Катрин не смела спросить: «Как? Что он делает?» Она предпочла бы сменить тему. Но Андрес в этот вечер сделался вопреки обыкновению словоохотлив.
— Чтобы тебе было понятно, я должен сначала кое в чем признаться. Чудовищная глупость, я сам понимаю… В общем, я решил умереть… Подожди, не хватайся за голову… Ты будешь смеяться! Чтобы не наделать шуму, подумал я, лучше всего простудиться и заболеть. Сама знаешь, легкие у меня слабые, и плеврит был в том же возрасте, что у отца. Помнишь, Клерак еще хотел списать меня в нестроевую? Короче — только не смейся, — в этот холод я торчал под дождем в одной рубашке. Две ночи подряд выходил на балкон и стоял, сколько мог. Это было ужасно! И что в итоге? Насморк! Само собой, я от этой дурацкой затеи отказался. Когда я захочу…
— Нет, скажи, что ты больше никогда не захочешь!
Слезную мольбу Катрин он оставил без внимания и продолжал катать гильзы по столу.
— Так вот! Хочешь верь, хочешь нет, но я заметил, что отец каждую ночь куда-то ходит… По крайней мере, те две ночи, что я провел на балконе, он выходил под проливным дождем. Помнишь, что творилось на улице? Это была суббота… нет, постой… воскресенье и понедельник… Я слышал, как он выходит через заднюю дверь…
— Но ты его не видел. Ты не мог его видеть. И не можешь знать, что это был он.
Она проговорила это бесстрастным тоном, и Андрес не заметил, что она побледнела и как-то чудно привалилась к стене.
— Нет, разумеется, не видел. Но я узнал его шаги… Да и кто еще мог выходить из дома в такое время?.. Я пошел, постучал в дверь его комнаты: никто не ответил. Потом я слышал, как он вернулся. По-прежнему лило как из ведра. А на другой день он, должно быть, ушел раньше… Возвратился в середине ночи. В доме что-то происходило. Ты сама прошмыгнула два раза мимо моей двери…
— Да. Твой отец лежал больной. В таком состоянии он не смог бы носа на улицу высунуть, клянусь тебе!
— Значит, ему повезло больше, чем мне: он мок не зря… Тебе не кажется, что только безумец может слоняться невесть где в такую погоду? Нетрудно догадаться: тут замешана какая-то бабенка. Но почему в такое время? Разумеется, в Париже он шатается до утра, а днем отсыпается… И даже в Льожа не удержался… Э, Катрин, что с тобой?
Она рухнула на стул, будто у нее ноги подкосились.
— Это был не он, Андрес, — бормотала она. — Ты не должен был его видеть; впрочем, ты его и не видел. И не слышал, что кто-то выходит по ночам. Дай слово, что не слышал.
Тут личико ее сделалось белым как полотно, голова упала на правое плечо.
— Катрин!.. Да что это с ней?..
Он поднял ее на руки и положил на старый продавленный диван, где они столько раз дрались в детстве. Она почти сразу открыла глаза и в упор посмотрела на Андреса. Он стоял рядом с ней на коленях и держал ее руку.
— Все, что ты видел и слышал, останется между нами, понял? Поклянись!
Затем она приподнялась и прислушалась. Со второго этажа доносились разгневанные голоса.
— Не ходи туда, Андрес! — проговорила она умоляющим тоном. — Не ходи!..
Но он оттолкнул ее и быстро взбежал по лестнице. Старик Деба в халате стоял на площадке, прислонившись к стене, и с трудом переводил дыхание. Градер, держа руки в карманах, усмехался и пожимал плечами, а Матильда гневно выговаривала ему:
— Ты пробрался в комнату моего мужа, чтобы напугать его! Ты хотел, чтобы ему стало плохо от страха. Даже не плохо, а… Ты негодяй!
Он старался ее перекричать:
— Дорогая, зачем столько страсти? Что ты тут разыгрываешь?
— Осторожно, Андрес здесь! — вставила Катрин.
Юноша застыл на ступеньках, держась за перила. Матильда, кутаясь в халат, повернула к нему припухшее лицо и простонала:
— Ну и пусть! Пусть знает, пусть поймет наконец…
Катрин ее перебила:
— Почему ты ушла от папы? Я же тебя просила не оставлять его одного…
— Он меня выгнал, он не пожелал, чтобы я с ним сидела. Хорошо еще, мне пришло в голову встать и проверить…
Деба немного отдышался и обрел дар речи:
— Ты бы и сама его впустила… Ты нас предала!.. Полагаю, той ночью… В общем, это на твоей совести. Ты сообщница убийцы.
— Ты не видишь разве, что Андрес здесь? — завизжала Катрин.
Все разом смолкли и устремили глаза на Андреса, все так же неподвижно стоявшего на лестнице. Он тяжело дышал и напоминал смертельно раненного быка: в загривке у него торчит шпага, он шатается, но не падает. Один Градер не повернул головы. Андрес подошел к отцу сзади, положил руку ему на плечо:
— Ты оглох, папа? Ты не слышал, каким словом он тебя назвал?
— Обычная любезность с его стороны! Тебе пора бы привыкнуть, сынок. Если он считает, что я… то, что он сказал, пусть докажет это сейчас, при тебе.
Все присутствующие почувствовали разительное несоответствие слов и тона, которым они были произнесены: мрачного, исполненного отчаяния. Градер замолчал. Из пятерых человек, собравшихся на полутемной площадке, четверо в той или иной степени догадывались о том, что знал только он. Габриэль оцепенел, впал в прострацию и даже не заметил, как все потихоньку разошлись, не слышал, как щелкнули замки в дверях. Очнувшись, он вздрогнул: они с Андресом остались одни.
— Иди ложись, папа. У тебя жар.
— Да, я простудился. Думал, пустяки. А теперь у меня по вечерам поднимается температура.
Андрес проводил его до дверей комнаты и пожелал зайти.
— Я болен, я с ног валюсь, — взмолился Градер. — Приходи утром.
— На одну секунду, я тебя не задержу.
