“А она где-то как-то права!” — мысленно согласился я.
— Но брак для тебя хуже концлагеря. Хуже газовой камеры,
Роберт!
Я оживился:
— Не могу с тобой не согласиться. В браке любой мужчина
гибнет от удушья.
— Вот видишь, Роберт, — торжествовала Мария, — я одна знаю,
что тебе нужно. Ты не создан для брака. Брак — это похороны твоего таланта…
“О, как она права!”
— Роберт, жена потребует внимания, отнимет все твое
свободное время, измотает тебе все нервы. Наука осиротеет!
“Как сходятся наши мысли!” — поразился я.
— Да что наука, Роберт, осиротеет мир! Мир потеряет тебя! Ты
запутаешься в женской юбке… Это будет конец. Я готова тебе помочь. Хочешь, буду
к тебе приходить?
Я спустился с небес:
— Зачем?
Мария встала рядом, прижала мою голову к своему животу и,
матерински чмокнув меня в макушку, воскликнула:
— Ах, Роберт, ты словно ребенок. Неужели не видишь, кто ты
есть для меня? Неужели не чувствуешь? Это странно. Знаешь, почему я вышла замуж
за Виктора а не за тебя?
“Что-то не помню, чтобы так стоял вопрос”, — подумал я и
признался:
— Не знаю.
— Да потому, что стать твоей женой не решилась! — с
патетикой воскликнула она. — И до сих пор за это себя ругаю!
Пока я цепенел и таращил глаза, она, нацеловывая мою
макушку, пояснила:
— Ах, Роберт, уже тогда ты был неземной. Весь в науке. Ты на
ангела был похож: витал в облаках, вокруг себя ничего не замечая, а Виктор… Он
такой хваткий, такой рациональный. Это меня и сгубило. Я устала от его
командировок, от его измен… Но больше всего я устала, Роберт, смотреть на то,
как плохо тебе. Меня мучает чувство вины. Это я! — вдохновенно воскликнула она.
— Я тебя погубила! Я отдала Виктору, этому бездарю, этому ничтожеству с
регалиями, этому…
Не найдя нужных слов, Мария с досады топнула ногой, опять
чмокнула меня в макушку и, проводя по себе руками, простонала:
— Ах, Роберт! Ведь все это принадлежало тебе!
Я вышел из ступора и закричал:
— Да что? Что принадлежало мне, черт возьми?
— Все! Моя нежность, моя любовь, моя ласка, забота,
восхищение! Впрочем, вру. Все это ему я не отдала. Всегда только тобой
восхищалась. Но забота, она досталась Заславскому. Пришло время исправить
ошибку. Роберт, тебе не нужна жена — тебе нужна…
— Любовница?
— Нет, Роберт, нет! Тебе нужна я. Буду к тебе приходить, но
лишь тогда, когда ты в этом действительно нуждаешься. Нимфой проскользну по
квартире и все приберу. Захвачу на стирку белье, приготовлю обед или ужин.
Роберт! Ты должен работать! Только работать — остальное беру на себя.
Я едва не прослезился:
— Мария… Ты идешь на такие жертвы? Прости, но принять их
никак не могу.
Она присела на корточки, положила руки на мои колени (в
брюках они смотрелись бы лучше) и, ласково глядя в глаза, прошептала:
— Роберт, позволь мне тебя опекать. Клянусь, ты этого почти
не заметишь, никак тебя не обременю. Ты же меня знаешь.
Я ее знал: никогда Мария не была занудой, не зря я завидовал
Виктору.
— Но, дорогая, я растерян, а как на это посмотрит Виктор?
— Мы не скажем ему. Это будет наша тайна. Маленькая тайна,
от которой нет никому вреда. Мы же не собираемся делать ничего плохого…
— Да, конечно, Мария, на плохое ты не способна, но я ничего
не могу понять. Откуда на меня такая благодать свалилась?
Она покачала головой:
— Ах, Роберт-Роберт, неужели ты не понимаешь? У меня нет
никого родней. Я страшно одинока. К тому же, жизнь бездарно прожита, без
плодов, без толку. Дай мне хоть так восполнить потери. Хочу быть твоей
служанкой, твоей рабыней. Это единственный шанс принести пользу людям. К тому
же чувства мои к тебе не угасли, а с годами стали еще сильней…
Она по-прежнему сидела на корточках, от чего юбка на ее
крутых бедрах натянулась, казалось вот-вот лопнет — это было очень
соблазнительно. Пышная грудь Марии вздымалась, влажный рот манил…
В голове моей был сумбур: “О чем она говорит? О каких
чувствах?”
Я вдруг припомнил как на юбилее у Виктора случайно легла на
мое колено ее нога. Решил, что она перепутала, Виктор сидел рядом. Выходит, я
ошибался… А на моей докторской защите, когда все напились, и мы остались с
Марией одни… Она положила голову мне на грудь и сказала:
— Роберт, любимый…
Тогда я не придал этому значения… А на пикнике, несколько
лет спустя, она затащила меня в море и вдруг начала целовать. По-настоящему, в
губы! Я решил, что она хочет позлить Виктора, он за секретаршей ухлестывал.
Выходит, я был неправ…
— Мария… — Я заглянул в ее прекрасные, слегка раскосые
глаза: — Мария…
Неожиданно она взобралась ко мне на колени и лихорадочно
зашептала:
— Роберт, миленький, позволь мне, позволь, я не буду тебе в
тягость, я ничтожество, я твоя раба, ты даже меня не заметишь…
Я уже не понимал, о чем она говорит: лицо мое горело. Ее
полные груди я чувствовал даже через махровый халат. Впрочем, он вскоре был
развязан. Мария извивалась, все сильней и сильней прижимаясь ко мне своим
упругим горячим телом. Не помню как мы оказались на столе.
Пришел в себя лишь когда Мария шепнула:
— Роберт, может лучше в спальне?
Я слегка протрезвел:
— Нет, в спальне нельзя. Хочу в столовой.
— В столовой?
— Там шире стол.
— Ах, Роберт, какой ты! — с восхищением простонала Мария.
Схватив ее на руки, я устремился в столовую и…
Глава 8
И в этот драматический момент раздался звонок в дверь. Нас с
Марией словно ледяной водой окатили. Она слетела с моих рук и бросилась
лихорадочно поправлять прическу, хотя ей и без того было что поправлять: юбка
спущена, блузка расстегнута, одна грудь выпростана из бюстгальтера… Впрочем, я
был ничуть не лучше.
— Кто это? — тараща глаза, прошептала Мария. — Роберт, ты
можешь не открывать?
Я ее успокоил:
— Конечно могу.
С нервной торопливостью втряхивая себя в юбку, она глянула в
зеркало и ужаснулась:
— Кошмар, на кого я похожа! Губная помада размазана по лицу!
Роберт! И ты весь в губной помаде! Халат, халат завяжи!
