Кстати, Деля тоже рада была меня видеть. Несомненно…
Напрягают немного эти странные звонки, да и с трупом Лидии еще не все понятно:
могут быть неприятности, но что такое они в сравнении с горем Кристины? И никак
нельзя ей помочь. Она совсем не хочет жить. Это, конечно, пройдет, но не могу
же я до пенсии держать ее за руки.
Кристина, как только пришла в себя, забилась в истерике.
— Роби! Я все равно умру! — кричала она. — Я с ума схожу! Не
мучай меня! Не мучай!
Я ее не мучил, я сам был близок к умопомешательству. Видеть
женские слезы (особенно в таком количестве) для мужчины невыносимо. Я был
напуган, я не знал, что мне делать. Успокоить ее не представлялось возможным,
бросить — было опасно, а переносить страданий сестры я уже не мог. Я не мог к
ней даже приблизиться: она отталкивала меня или била своими хрупкими кулачками.
В конце концов отчаяние мое достигло того предела, за
которым все человеческие амбиции теряют смысл — я призвал на помощь Марию. Все
равно она догадалась про горе Кристины.
Мария приехала быстро, и в моем доме сразу воцарился
порядок. Первым делом она упала в объятия Кристи и разразилась такими
рыданиями, что я подумал: “Так моей сестрице слабо”.
— Бедная моя! Бедная! — приговаривала Мария, хлюпая носом и
преодолевая спазмы. — Какие мужики сволочи! Сволочи!
Эффект потряс меня: истерики как не бывало. Кристина все еще
плакала, но плач очень быстро сходил на нет. Когда же они с Марией разомкнули
свои объятия, пошел совсем другой разговор.
— Сволочи все! — заявила Мария. — Думаешь, я спокойно живу?
Только и жду на какой еще юбке застрянет этот грязный кобель. Да-да,
прислуживаю ему и жду когда в тираж меня, старуху, спишет. Ему же молоденьких
подавай. Животное. Животное!!!
Слезы Кристины мгновенно высохли и понеслось. В одно
мгновение и Виктора, и Максима разобрали на косточки. И оказалось: нет греха на
земле, которого они не совершили. Послушав несчастных женщин, я поразился
жестокости своих собратьев, даже кулаки зачесались. Ладно Кристина, Максим
известный эгоист, к тому же семья их меня никогда не интересовала, но я столько
лет знаю Марию и даже не подозревал, как она несчастна. А Виктор? Мой друг! Как
он допускает такое? Зачем, изверг, мучает жену?
Видимо на моем лице отразилось страдание, потому что Мария
сказала:
— Роберт, вряд ли тебе стоит нас слушать. Завтра все будет
по-иному. У женщин параллельно уживаются сразу несколько взаимоисключающих друг
друга истин. Мужчинам этого не понять. Лучше сходи в аптеку и купи побольше
успокоительного. Видишь, что творится, уже и сама готова принять.
Я с радостью покинул своих страдалиц и помчался в аптеку.
Когда вернулся, не поверил глазам: никаких эмоций — женщины вполне спокойно
ворковали. Мария расписывала Кристине прелести холостяцкой жизни. По ходу она
убеждала мою сестру, что вскоре Макс приползет на коленях и будет просить прощения.
Униженно просить.
— Вот когда отольются ему наши слезы, — пообещала она. — Но
к этому надо готовиться. Ни в коем случае нельзя унывать: сразу пойдут болезни
и морщины. Ему это только на руку.
Тут она наконец заметила меня и воскликнула:
— А, Роберт, принес? Давай сюда все и воды кипяченой стакан.
Нет, графин. И стакан и графин. И можешь быть свободен.
Вскоре Мария на цыпочках покинула кабинет и, обвивая мою шею
руками, шепнула:
— Отпоила лекарством бедняжку, пока она спит, а там посмотрим.
Я с благодарностью прижал ее к себе:
— Спасибо, ты спасла меня. Какая ты умница.
Она матерински чмокнула меня в щеку и усмехнулась:
— Теперь понимаешь, для чего мужчине нужна женщина? Мы умеем
делать то, к чему совсем не способны вы, цари природы.
— Да уж, — согласился я.
Вдруг Мария отпрянула от меня и испуганно глянула на часы:
— Ой, Роберт, опаздываю. Если что, звони мне на трубку.
Она наспех подкрасила заплаканные глаза, чиркнула по губам
помадой и убежала.
Я осторожно заглянул в кабинет: Кристина спала на диване —
подушка взбита, одеяло заботливо подоткнуто. Мария раздела ее: одежда,
аккуратно сложенная, лежала рядом на стуле. На тумбочке стоял графин с водой,
накрытый стаканом, и батареей выстроились лекарства. На меня повеяло надежностью,
уютом, заботой.
“Женщины-женщины, — с нежностью подумал я, — может зря
столько лет не хотел жениться? Все так просто. Чего боялся, дурак? Такие добрые
симпатичные существа, все желания их так милы и понятны: семья, муж, дети, дом.
Всех накормить, ублажить, проследить за здоровьем. Против них мы, мужчины,
действительно скоты: желания низменны, помыслы грязны. Грубы, эгоистичны.
Настоящие животные…”
Не зря говорят: помяни черта, он и рога высунет — едва я так
подумал, явился Заславский. И вовремя: бог знает каких еще глупостей я в
умилении сочинил бы.
— Ну как, Роб? — с порога закричал мой друг. — Избавился ты
от Мархалевой?
— И от Мархалевой и от Лидии, — доложил я, собираясь войти в
подробности, но Заславский огорошил меня вопросом:
— Роб, только честно, как ты относишься к Деле?
— Никак, — отрезал я.
— Но ты же говорил, что все еще ее любишь.
— Я врал, чтобы ты от меня отвязался.
Заславский вздохнул с облегчением:
— Роб, так я и знал. В доме полно баб, а ты испугался, когда
пришла еще одна. Ты ей совсем не обрадовался. Тут и дурак догадается, что о
любви речи нет.
— Нет и быть не может, но почему моими чувствами к Деле так
озабочен ты?
Заславский хотел ответить, но в этот самый момент ожил мой
мобильный. Прижав трубку к уху, я обмер: звонила Аделина.
— Роберт, милый, мы срочно должны встретиться. Нам есть о
чем поговорить.
— Кто это? — зашипел Заславский.
— Аделина, — просветил я его.
— Аделина?! — Заславский выхватил у меня трубку и закричал:
— Делечка, уже еду к тебе. Буду через полчаса, максимум через час.
За этим последовал поток нежностей — я своим ушам не
поверил: на скулах заходили желваки, кровь прилила к лицу. Клянусь, готов был
поколотить этого нахала. Заславский же спокойно закончил разговор и передал мне
трубку. Я приложил ее к уху: вместо Дели гудки.
— Как это понимать? — зверея и забыв про спящую Кристину,
зарычал я.
— Сейчас все объясню, — невозмутимо сообщил Заславский. —
Плесни коньячку и поговорим как мужчина с мужчиной.
