Вынужден признать: впервые между нами был такой разговор.
Раньше обходилось как-то без этого.
— Роб, я все знаю, — с необъяснимым сочувствием глядя на
меня, сказал Заславский.
В последние дни секреты множились у меня с
сверхъестественной скоростью, поэтому, ощетинившись, я спросил:
— Что ты знаешь?
Он почесал за ухом (признак крайнего смущения) и сообщил:
— Мария во всем мне открылась.
Я обомлел: таращил глаза и хватал ртом воздух, не находя,
что сказать.
— Да-да, — грустно качая головой, продолжил Заславский, —
утром, когда мы от тебя ушли, она во всем мне призналась. Нет-нет, не думай,
она на тебя не в обиде, даже жалеет тебя. Впрочем, и я не в обиде. Между нами,
мужиками, говоря, не вижу ничего плохого в попытке приволокнуться за чужой
женой. Всего лишь хочу дать дружеский совет: Роб, нельзя быть таким навязчивым.
Зря ты ей не даешь проходу. Женщину занудством не завоевать. Особенно такую,
как моя Маша. Она сама любит покорять, ты же без битвы готов в плен сдаться.
Вряд ли у тебя выгорит, Роб.
Тут уж я не стерпел и завопил:
— Что-о?! Что выгорит?!!!
— Да-да, — успокоил меня Заславский, — Мария призналась, что
ты давно не даешь ей прохода. Всегда приставал, говорил комплименты, пытался
вызвать интерес и жалость к себе, по-собачьи на нее смотрел. Я и сам замечал,
но не думал, что у тебя все так далеко зашло. Теперь понятно почему тебя
бросила Светлана. Нельзя спать с одной, а бредить другой. Роб, делай как я:
люби всех понемножку. Маша не в состоянии вынести твоей любви, ее слишком
много. Она порядочная женщина, верная жена, ей трудно, она мне жаловалась,
просила повлиять на тебя.
Я был в шоке, не знал как возражать. Мария все это ему
говорила? Кто же она тогда? Такого коварства я не ожидал.
— И вот что, Роб, — добил меня Заславский, — не хочу тебя
расстраивать, но своими необузданными действиями ты достиг только того, что
Маша тебя возненавидела. Она и слышать о тебе не желает, а очень жаль. Ты мог
бы ей стать настоящим другом. Знаешь, женщины ее возраста любят заводить себе
верных пажей. Понимаю, ты не мальчик и для этой роли вряд ли годишься, но
теперь, когда у нас так серьезно с Делей, это был бы прекрасный выход. Ты мог
бы мне помочь…
Он еще говорил что-то, замысловато и длинно — я ничего не
понимал. Привыкший к тишине, одиночеству, к стройному ходу собственных мыслей,
от хаоса внешнего мира я обалдел: как тут все непросто, непонятно, как нечисто,
порой. Все, сломя голову, устраиваются, притираются, сталкиваются лбами или
обходят друг друга. Разве это нужно для дела? Для настоящего дела. Дела, от
которого польза всем, а не только себе. В глубинах сознания зрел протест:
почему я должен во всем этом участвовать? Почему до сих пор не уехал в деревню?
Почему не погрузился в свою теорию? Что происходит со мной? Я, человек
спокойный, невозмутимый, рассудительный, уравновешенный, общепризнанная флегма
— чем занимаюсь в эти дни? Лишь тем, что прихожу в ужас, столбенею, теряю дар
речи и таращу глаза. Вот взять хотя бы последние часы — за всю жизнь я столько
не волновался. Легко представить какой во мне зрел протест… Но протест остался
во мне — на поверхность вышло только желание внести ясность.
— Виктор, — не скрывая раздражения, воскликнул я, — говори
прямо, чего ты хочешь?
— Запросто, — обрадовался Заславский и снова начал длинно и
уклончиво говорить об одиночестве Марии, о ее сложном возрасте, о своих
взаимоотношениях с моей Делей и о том, что я мог бы всем помочь. В конце концов
я сдался:
— Хорошо, помогу, но что для этого нужно?
— Совсем немного, — заверил меня Заславский. — Поддержи
Марию. Ей сейчас нелегко. Сам знаешь, сколько времени отнимает наука. (Если бы
он занимался ею? Уж сказал бы прямо: интриги.)
— Я почти не бываю дома, — не подозревая о моих мыслях,
продолжил Заславский, — забросил семью, Мария ругается. А тут с Делей лавстори.
Все случилось внезапно. В одно мгновение эта женщина завладела всем моим
существом. Роб, я себе не хозяин. Знаешь сам что в таких случаях бывает:
командировки пойдут, я у Дели торчу месяцами, Маша бесится… Боюсь, Мария этого
не выдержит. Она уже жалуется на одиночество, а мой флирт с Делей только
начался. И еще неизвестно чем он закончится. Боюсь, возможен разрыв.
Я опешил:
— С кем?
— С Марией.
— Ты с ума сошел! Вы прожили двадцать лет! Какой разрыв?
Заславский поморщился:
— Сам бы этого не хотел. Но как избежать? Поэтому и прошу у
тебя помощи как у друга, тем более, что Мария тебе симпатична. Роб, поддержи
ее, будь с ней повнимательней. Она несчастная женщина.
— Ты просишь об этом меня?
— Да, Роб. Мне ее жаль, но ничего не могу с собой поделать.
Зачем она любит меня? Лучше бы тебя полюбила тогда, в юности. Ты со всех сторон
положительный; она была бы счастлива. А со мной она только страдает.
— Если так, разведись, — посоветовал я, уже искренне считая,
что это единственное решение проблемы.
Заславский обхватил голову руками и начал раскачиваться из
стороны в сторону, причитая:
— Ты мне можешь сказать, что я скотина. Роб, скажи, ты
будешь прав. Но делу это не поможет. Да, я скотина, хочу сохранить для себя
обеих баб. Мария нечто обыденное, но разрыв с ней представляется мне трагедией.
Роб, столько лет вместе, она вся моя, она уже включена в метаболизм моего
организма.
— Брось Делю.
— А Деля — вспышка нового чувства. Она, как мальчишку, лишила
меня покоя, аппетита и сна. Клянусь, над собой я не властен, но кто знает чем
обернется это чувство? Страсть к Деле сметет Марию. Боюсь, добром это не
кончится: в ее роду были самоубийцы. Помоги мне, Роб. Я разберусь, обещаю,
сейчас важно выиграть время. Займи Марию. Отвлеки ее от меня, отвлеки.
Охваченная флиртом с тобой, она не заметит моих отлучек, не станет их
разбирать, даже будет рада свободно располагать собой.
Он замолчал и уставился на меня с мольбой. Я был потрясен.
Растерянно глядя на Заславского, решал вопросы нравственности: имел ли он право
меня просить? И как буду выглядеть я, выполняя его просьбы?
— Роб, соглашайся, — не выдержав, воскликнул он.
— Но ты же сам говорил, что Мария меня ненавидит, — как
утопающий за соломинку, ухватился я за эту сомнительную мысль.
— Ерунда, — отмахнулся Заславский. — Это только потому, что
ты на нее давишь. Переведи отношения в чисто дружеское русло, и она сама начнет
на тебя давить. Уж я знаю женщин. Они не выносят равнодушия к себе.
Спровоцируют и хромого, и слепого. Им все равно, лишь добиться своего.
— Но я еду в деревню, — привел я последний довод, сам
чувствуя его несостоятельность.
