– Пора уже подкрепиться. Приятного аппетита!
– Спасибо.
Палатазин посмотрел до конца оставшийся в его руках список адресов. Он был уверен, что многие из них уже не соответствовали действительности. Некоторых из этих людей уже будет невозможно отыскать, некоторые, вероятно, продали свои свои машины. Но вне зависимости от этого, задание должно быть выполнено. Он на секунду отложил бумагу в сторону, потянувшись к завтраку и к экземпляру “Таймс”, оставленному Салли. Сегодня Джо сделала для него сандвич с ветчиной и салатом. В завтрак входил маленький крепкий соленый огурец, отличное красное яблоко и банка витаминного сока. Он знал, что голод возьмет свое уже полчаса спустя после такого завтрака, но он пообещал придерживаться диеты. На прошлой неделе он поймал себя на том, что посылает за шоколадными пончиками в кафе.
Он снова посмотрел в угол – там никого, конечно, не было… Вообще никогда ничего не было. Он повернулся к окну, открыл ставни жалюзи, потом начал жевать сандвич, листая газету. За четверть часа он добрался до одиннадцатой страницы, и тут прямо в глаза ему прыгнула строчка “Вандалы напали на Хайлендское кладбище”. Он дважды прочитал статью, и сердце забухало, словно молот кузнеца. Потом он порылся в ящике стола, нашел ножницы и аккуратно вырезал статью. С ножницами в руках он просмотрел остальные свежие газеты и журналы, отыскивая заметки, которые были ему нужны, чтобы вырезать. Вырезки он собирался спрятать в небольшую металлическую коробку, которая сейчас стояла на самой верхней полке его комода в спальне. Эту коробку он принес домой после смерти матери. Он еще раз перечитал статью в “Таймс”, потом сложил ее аккуратно и спрятал в карман рубашки. В висках тупо стучал пульс, желудок грозил опорожнить себя при одной лишь мысли о неоконченном ленче. Потому что теперь он уже был уверен – они здесь. Они прячутся среди восьми миллионов населения города, за пол–земного шара от Крайека, Венгрии. Таятся в темноте, разгуливают ночью по тротуарам и бульварам Лос–Анжелеса в человеческом обличии, рыщут по городским кладбищам в поисках… “Бог мой,– подумал он, содрогаясь. – Что же теперь я должен делать?”
Кто поверит ему, пока не станет слишком, слишком поздно? Ибо самая большая сила ИХ, та, что дала им сохранить свое племя в мире, который от телеги дошел до “кадиллака”, от пращи до лазерного луча, была сила недоверия. “Рациональная” мысль – вот что было их щитом невидимости, потому что они были обитателями края ночных кошмаров.
“Что теперь делать?” – спросил себя Палатазин, и паника адским варевом вскипела у него в животе.
В дверь постучали и в комнату заглянул лейтенант Рис.
– Капитан, команды готовы. Когда выступаем?
– Что? Ах, да, конечно. – Он поднялся, накинул на плечи пальто и сунул в карман листок со списком адресов.
– Капитан, хорошо ли вы себя чувствуете? – спросил Рис.
Палатазин коротко кивнул и ответил с раздражением:
– Я в полном порядке.
“Что же теперь делать?” Когда он посмотрел на лицо лейтенанта, то заметил тревогу в глазах Риса. “Теперь и он будет думать, что я постепенно схожу с ума,– подумал Палатазин и услышал темное эхо ответа в своем мозгу. – А разве это не так?”
Рис повернулся и вышел. Энди Палатазин последовал за ним.
7.
Здание отбрасывало глубокую черную тень на всю Лос–Террос–стрит. Перед домом у цементного бордюра стоял на спущенных шинах старый “форд”. Из окон свисали веревки с бельем, раскачивающимся под порывами несущего пыль ветерка. Когда Сильвера вышел из машины Рико Эстебано, он увидел, что с одной из веревок сорвалась рубашка и, взмахивая рукавами, начала падать на землю.
На передних ступеньках спала худая бродячая собака, положив голову на передние лапы. Рико остановился на тротуаре и поднял голову, глядя на здание. Несколько окон были открыты, но в них никого не было видно.
– Миссис Сантос живет ведь на пятом этаже? – спросил Сильвера.
– Да, на пятом. Квартира “Д”. Что такое?
Сильвера, уже начавший подниматься по ступенькам, обернулся.
– Что случилось?
Рико продолжал пристально осматривать здание.
– Я… не знаю, но тут что–то странное.
– Пошли.
Сильвера сделал еще один шаг, и голова собаки мгновенно поднялась. Глаза ее загорелись, как кусочки топаза.
– Отец,– сказал Рико. Собака поднялась с крыльца, повернулась к подошедшим людям, обнажила клыки и приглушенно заворчала. Сильвера замер.
– Пните эту дрянь,– сказал Рико, останавливаясь рядом со священником. Сильвера не двинулся с места, и тогда он сам попытался пнуть собаку в бок, но собака ловко уклонилась, зарычав при этом громче. Она явно не собиралась пускать людей в дом.
– Убирайся! – рявкнул Рико. – Пошла вон!
– А чья это собака? – спросил Сильвера. Рико пожал плечами. Когда священник снова сделал шаг вперед, собака присела, готовясь к прыжку. – Чья бы она ни была, пускать в подъезд она нас не хочет. Правильно? Лучше поискать другую дверь, чем рисковать укусом в ногу.
– Ах ты, дрянь! – Рико плюнул в собаку. Собака осталась в неподвижности. Сильвера был уже в переулке, и Рико поспешил за ним вслед, махнув рукой на упрямое животное.
Они обнаружили запертую дверь, которая вела в подвал. Сильвера уже собирался полностью обойти дом, но Рико изо всех сил пнул дверь, и гнилое дерево поддалось. Дверь просела. Сильвера с упреком взглянул на Рико. Тот в ответ пожал плечами.
– Вот наш вход, отец. – И он шагнул в подвал – мрачное помещение с низким потолком и затхлым воздухом.
Внутри здания было почти темно, но в неверном свете, падавшем от входа, Сильвера видел очертания предметов, стоявших в подвале: старый прорванный диван, лежавший на боку, пара скелетов–кресел, без подушек и обивки, корпус телевизора, горы заплесневелой макулатуры и еще что–то, напоминающее свернутые в рулон шторы или ковры. По полу были разбросаны сигаретные окурки и пустые пивные жестянки. Рико и Сильвера начали взбираться по шатким скрипящим ступеням, ведущим к другой двери. Открыв ее они оказались в подъезде здания. Они видели собаку, которая продолжала сторожить дверь снаружи, но теперь их разделяла закрытая входная дверь с пыльными стеклами. Кажется, собака опять спала.
Они покинули первый этаж и начали взбираться вверх. Ступени под их ногами жалобно стонали. Они миновали площадку второго этажа, и только здесь Рико сообразил, отчего по коже у него вдруг забегали ледяные мурашки – дом был погружен в полнейшее безмолвие. Безмолвие могилы.
– Здесь очень тихо,– почти в это же время заметил священник вслух. Голос его эхом отозвался в коридоре. – А сколько здесь живет людей?
– Не знаю. Вероятно, пятьдесят или шестьдесят. Бог мой, ведь еще вчера здесь было столько шума, что мозги путались. Дети плачут, приемники орут, народ вопит, дерутся, ругаются! – Рико посмотрел на лестничный проем, ведущий наверх. – Куда же они все подевались?
