Книга Осада, или Шахматы со смертью, страница 106. Автор книги Артуро Перес-Реверте

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Осада, или Шахматы со смертью»

Cтраница 106

Управляющий Молина стучит в дверь:

— Позволите, донья Лолита? Вот фактуры из Манчестера и Ливерпуля.

— Оставьте. Я посмотрю.

Долетает звон с недальней колокольни Святого Франциска: дозорный, заметив вспышки на французской батарее в Трокадеро, оповещает о каждом выстреле ударом колокола. И — через мгновение раздается грохот, заставляющий негромко прозвенеть оконные стекла. Где-то неподалеку упала и разорвалась граната. Лолита Пальма и управляющий молча переглядываются. Когда он уходит, она лишь мельком проглядывает документы. Сидит неподвижно, набросив на плечи шерстяную мантилью, сложив руки в круге света. От слова «корсары» слегка кружится голова. Во второй половине дня она навестила мать и Курру Вильчес — та, сидя у постели старой дамы, с терпением, которое дарует только дружба, истинная и верная, играла с нею в карты. Потом поднялась на башню и в мощную оптику английской подзорной трубы долго смотрела, как по морю, ставшему в ранних сумерках красноватым, с севера на юг медленно скользит «Кулебра». Милях в двух от восточной стены крепости парусник ушел в крутой бейдевинд.


Когда смотришь отсюда, кажется, что узкие улицы Кадиса, под прямыми углами проложенные между высоких зданий, уходят прямо к серому пасмурному небу, в западной своей части гуще налившемуся темным цветом. Такое небо сулит ветер и ливень, прикидывает мысленно Пепе Лобо, оглядев его. Уже несколько дней барометр как упал, так все никак не поднимется, и капитан радуется, что «Кулебра» прочно удерживается на рейде десятью кинталами железа, а не болтается сейчас в открытом море, закрепив перед бурей всякую снасть по-штормовому. Встали на якорь вчера, на трех морских саженях глубины, рядом с другими торговыми судами и перед пирсом Пуэрта-де-Мар, протянувшимся от волнореза в Сан-Фелипе до обнаженных отливом отмелей Корралеса. Ночь была тихая, задувал влажный и пока еще вполне умеренный левантинец. И ничей сон не потревожили две вспышки с батареи в Кабесуэле и разорвавшие воздух ядра, что во тьме пронеслись над мачтами и упали на город.

Всего три часа назад, на рассвете, ступив на твердую землю, что еще и сейчас покачивается под ногами — последствия сорокасемидневного плаванья, большую часть которого Пепе Лобо ловил подошвами только ускользающую палубу, — он проходит по улице Сан-Франсиско в сторону церкви и площади, носящих то же название. Одет, как подобает капитану корсарского корабля, сошедшему на берег: толстого полотна брюки, башмаки с серебряными пряжками, синяя куртка с золочеными пуговицами, черная шляпа-двууголка морского фасона, без галунов, но с красной кокардой, удостоверяющей его принадлежность к королевским каперам. Все это призвано облегчить всяческую бюрократическую волокиту с таможенными и портовыми властями, неизбежно возникающую по прибытии в гавань, ибо в нынешние времена решительно ничего нельзя сделать без хотя бы подобия форменного мундира. И в кондитерской Кози — и внутри, и за вынесенными на тротуар, на угол улицы Балуарте столиками — найдешь таковых не менее полудюжины: несколько волонтеров-ополченцев, офицер Армады и двое англичан в красных мундирах и шотландских килтах. Здесь же — и гражданские, среди которых по выпачканным чернилами пальцам и торчащим из карманов бумагам легко узнать журналистов из «Эль Консисо», тогда как беженцев из занятых французами провинций выдает беспечный вид и вышедшая из моды, перелицованная или сильно ношеная одежда.

У входа в ювелирную лавку, привалившись спиной к стене и мешая проходу, сидит на тротуаре нищий. Хозяин уже выходил сказать, чтобы проваливал, но тот и не подумал послушаться. Более того — сделал непристойный жест. А теперь, когда капитан поравнялся с ним, вскинул к нему голову:

— Гроза морей, подайте, Христа ради, чего-нибудь на пропитание. И Господь вам воздаст.

Нагловатый тон так противоречит жалостной умильности слов, а в насмешливом обращении сквозит злоба столь явная, что Пепе Лобо замедляет шаг. Обернувшись, быстро оглядывает нищего — немытые, спутанные седые космы и борода, возраста неопределенного: можно дать и тридцать, и все пятьдесят. На плечах латаный бурый бушлат, а засученная правая штанина в явном расчете на сострадательных прохожих открывает обрубок ноги, ампутированной под коленом. Короче говоря, один из тех многих попрошаек, которые обретаются, ища себе пропитания, на улицах Кадиса: время от времени полиция оттесняет их в припортовые окраинные кварталы, но день за днем они неуклонно возвращаются за крохами своей добычи сюда, в центр города. Капитан уже прошел было мимо, но вдруг остановился, заметив на предплечье у нищего голубоватую, поблекшую от времени татуировку — якорь, пушка, знамя.

— Где служил?

Нищий сначала смотрит на него непонимающе. Потом, сообразив, о чем его спрашивают, кивает. Глядит на свою татуировку и снова переводит взгляд на Пепе Лобо.

— На «Сан-Агустине»… Восемьдесят пушек. Командовал дон Фелипе Кахигаль.

— «Сан-Агустин» теперь на дне Трафальгарского пролива.

Гримаса, от которой перекосилось лицо нищего и приоткрылся щербатый рот, когда-то — в иные времена, а может, и в иной жизни — была улыбкой. С безразличным видом он показывает на свою культю:

— Не он один…

Лобо какое-то мгновение стоит неподвижно и молча.

— Помощи ни от кого не дождался?

— Отчего же? Супружница помогла… Правда, ей для того пришлось в шлюхи пойти.

Корсар кивает. Медленно и задумчиво. Потом достает из кармана монету в один дуро — старый король Карл IV, оборотясь вправо, смотрит с таким видом, словно все происходящее его никак не касается. Нищий с любопытством глядит на человека, подающего милостыню серебром. Потом, отлепив спину от стены, чуть приподнимается, с невесть откуда взявшимся достоинством прикладывает ко лбу два пальца:

— Старший комендор Сиприано Ортега, сеньор! Вторая батарея.

Капитан Лобо продолжает путь. Но теперь душа его полнится угрюмой горечью, которая неизбежно охватывает всякого, не понаслышке знакомого с превратностями «боя и похода», при виде другого моряка, влачащего убогую жизнь калеки. Но над жалостью и состраданием одерживает верх тревога за собственное будущее. За свою судьбу, которую превратности ремесла в любой миг способны сломать, пронизать пулей или осколком, перешибить обломком реи. Его мучительно гнетет острое осознание своей уязвимости, с которой время и удача — или неудача — ведут неторопливую игру, и в любую минуту партия может окончиться тем, что его, превращенного в жалкий отброс, вышвырнет на берег, в точности так, как выносит прибой на прибрежный песок обломки кораблекрушения. Кто поручится, что когда-нибудь и он, Пепе Лобо, не окажется в таком положении, думает капитан, удаляясь от нищего. И тотчас усилием воли приказывает себе больше об этом не думать.

В этот миг его взору предстает Лолита Пальма в черной тафте и с шалью на плечах — натягивая перчатки, с зонтиком под мышкой хозяйка выходит из дверей книжкой лавки вместе с горничной Мари-Пас, которая несет какие-то свертки и пакеты. Эту встречу никак нельзя назвать случайной. Капитан поджидает Лолиту уже полчаса — с тех пор, как покинул контору дона Эмилио в квартале Палильеро. Минуту назад он побывал в доме на улице Балуарте, и дворецкий, сообщив, что не знает, когда вернется хозяйка, направил его сюда. Сеньора Пальма собиралась в Ботанический сад, а потом в книжные лавки на Сан-Агустине или Сан-Франсиско.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация