Книга Осада, или Шахматы со смертью, страница 91. Автор книги Артуро Перес-Реверте

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Осада, или Шахматы со смертью»

Cтраница 91

Тисон не хочет испортить ни возможное, ни вероятное. Излишних иллюзий питать тоже ни к чему. По крайней мере, уж в этом-то деле. И потому расставляет слова во фразе бережно и осторожно, как фарфоровые.

— А скажи, пожалуйста, куда они упадут, он тоже знает? Или догадывается?

— Понятия не имею. Может, и знает.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой, думает комиссар. Чтоб из незнакомого пистолета выстрелить не целясь да прямо в яблочко — так не бывает. Профессор Барруль лопнул бы со смеху, услышав все это. И ушел бы прочь большими шагами, не переставая хохотать. Шахматные этюды, комиссар, сказал бы он. Как всегда, строите воздушные замки. На живую нитку сметана ваша версия.

— Назови-ка мне, дружок, его имя.

Сказано было без нажима, мягко и вскользь, будто и впрямь особенного значения не имело. Черные глаза арестанта уставились на него. Потом в них снова мелькнуло сомнение. Метнулись в сторону.

— Послушай, Мулат, что я тебе скажу… По твоим словам, депеши пересылались голубиной почтой. Я за двое суток сумею установить всех, кто разводит или держит голубей в Кадисе. Но если обойдусь без твоей помощи, то, значит, ничем тебе не буду обязан… И взятки с меня гладки. Смекаешь, к чему я клоню?

Тот проглатывает слюну. Раз и другой. Или пытается сглотнуть. Слюны-то нет никакой. Тисон приказывает одному из сбиров принести воды.

— И в чем же будет разница? — наконец спрашивает Мулат.

— Да считай, почти что и никакой… Просто в одном случае я окажусь перед тобой в долгу, а в другом — нет.

Мулат снова погружается в размышления. Явно тянет время. Потом переводит взгляд с комиссара на кувшин с водой, который протягивает ему сбир. Склоняет голову набок, кривит губы, как прежде, но на этот раз Тисон видит на них ту усмешку, что как будто хотела да все никак не могла проступить на них. Кажется, Мулат втайне, в глубине души тешится какой-то горько-отчаянной шуточкой, забавной в совсем особенном, извращенном смысле.

— Фумагаль его зовут… Живет на улице Эскуэлас.


Фунт белого мыла, два фунта — зеленого, еще два — минерального и шесть унций розмаринового масла. Покуда Фраскито заворачивает покупку в хлопчатую бумагу и отливает ароматическое масло в бутылочку, Грегорио Фумагаль с удовольствием вдыхает запахи, которыми пропитана лавка. Сильно пахнет духовитыми мылами, эссенциями, помадами; среди ящиков с расхожим и дешевым товаром пестрят разными цветами стеклянные флаконы и сосуды с тонкими парфюмерными изделиями. Длинный и узкий барометр на стене сообщает, какая предполагается погода.

— Надеюсь, в зеленом солей меди нет?

Под редкими, морковного цвета волосами веснушчатый лоб Фраскито собирается обиженными морщинами.

— Ни единой капли, дон Грегорио. Не извольте беспокоиться. И даже не сомневайтесь — у меня солидное заведение… Изготовлено мыльце с добавлением экстракта акации, что придает ему такой приятный цвет. Очень ходовой товар, дамы от него в восторге.

— Надо полагать, теперь, когда в Кадис нахлынуло столько народу, дела идут превосходно?

Грех жаловаться, отвечает хозяин. И хотя лягушатники по-прежнему держат город в осаде, недостатка в покупателях нет. Кажется даже, что люди стали больше заботиться о своей наружности. Даже мужские помады с отдушкой фиалковой, гелиотроповой, гвоздичной так и рвут из рук Вот понюхайте эту, пожалуйста. Божественно, не правда ли? Не говоря уж о душистых мылах для дам и всяческих притираниях. Несравненных.

— Вижу, вижу. Всего в избытке.

— Ну как же иначе? Нехватки ни в чем нет. Теперь, когда англичане у нас в союзниках, товар привозят со всего света. Вот, взгляните — этот корень бирючины, который добавляем в мыло для цвета: его раньше доставляли из Монпелье, а теперь из Турции. И обходится дешевле.

— Бабье к тебе, наверно, так и ломится!..

— У-у, вы не представляете! Всех сословий. И местные, из нашего квартала, и высокородные сеньоры, и эмигрантки со средствами — прямо толпами ходят…

— Просто невероятно… В наши-то времена.

— А вот поди ж ты… Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что потому и спрос, что время такое. Когда война, людям особенно хочется жить, общаться, хорошо выглядеть… Мне, сами видите, дон Грегорио, жаловаться грех. Ну и кроме того, я очень взыскателен к качеству. Косметика и парфюмерия должны не только приятно пахнуть и быть приятными на ощупь, но и выглядеть красиво. И я за этим слежу неукоснительно.

Фраскито Санлукар упаковал покупку, протянул ее Фумагалю, отер руки о свой серый халат. С вас девятнадцать реалов. И покуда чучельник достает из кошелька два серебряных дуро, костяшками пальцев выстукивает по деревянной стойке нечто бодрое. Пам-парам-пам-пам. Дробь обрывается, когда издали долетает приглушенный расстоянием грохот. Он еле слышен. Оба оборачиваются к двери на улицу, где как ни в чем не бывало идут прохожие. Похоже, в другом конце города, говорит хозяин, подавая сдачу и вновь раскатывая по прилавку свое пам-парам-пам-пам. Дело обычное, здешним плевать на французскую артиллерию: квартал Ментидеро — вне досягаемости бомб с Кабесуэлы. И по расчетам чучельника, так будет продолжаться еще некоторое время. Изрядное, к сожалению.

— Будьте осторожны, дон Грегорио. Лягушатники палят наудачу, в белый свет, но все же… Как там у вас, в вашем квартале?

— Падают иногда. Но это вы верно говорите, «в белый свет».

Сопровождаемый дробью, он с пакетом под мышкой выходит из лавки. Еще рано, и солнце пока оставило в росистой тени мостовую, решетчатые калитки, цветочные горшки. Несмотря на только что грянувший орудийный раскат, кажется, что война бесконечно далеко отсюда. В сторону Кармен и Аламеды прокатывает свою тележку продавец оливок, выкликая, что в продаже имеются зеленые, черные и особо крупные мясистые маслины-гордалес. Навстречу ему идет водонос с бочонком за спиной. С балкона на втором этаже вытряхивает рогожную циновку молоденькая служанка в платье без рукавов, а снизу, прислонившись к стене на углу и покуривая, наблюдает за ней высокий мужчина.

Чучельник, погруженный в свои мысли, шагает по улице Олео к центру. А мысли у него в последнее время безрадостные. Когда минует угольную лавку, приходится ступить с тротуара на мостовую, чтобы обойти длинную очередь за мелким древесным углем: зима у ворот, с каждым днем на дворе все сырей, и под столиками трактирщики уже разжигают жаровни. Чуть скособочась, Фумагаль бросает быстрый взгляд через плечо и убеждается — тот, высокий, следует за ним. Возможно, что это просто совпадение, и, скорей всего, так оно и есть, но саднящее ощущение тревоги усиливается. С тех пор как началась война и установились его отношения с французами, эта вечная тревога была естественной, непреходящей и оттого — терпимой, однако в последнее время и особенно после разговора с Мулатом на площади Сан-Хуан-де-Дьос она не дает ему покоя. Грегорио Фумагаль не получает ни инструкций, ни известий. И действует теперь вслепую, не зная, полезны ли оказываются его депеши, в какую сторону двигаться, как пополнить убывающий запас голубей — единственной ниточки, связывающей его с Трокадеро. Когда он отправит в полет последнего гонца, оборвется и она. И круг одиночества его замкнется наглухо.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация