Затем решили мы прогуляться. Копонс повел нас по узеньким улочкам, стиснутым с обеих сторон каменными, оштукатуренными стенами домов, немного напоминавших толедские с той лишь разницей, что здесь кровли были плоские и крыты не черепицей, а немногочисленные подслеповатые окна не ставнями закрывались, а завешивались циновками. От влажности, порожденной близким соседством моря, штукатурка лупилась и обваливалась кусками, от чего вид делался совсем неприглядный. Добавьте рои мух, полощущееся на веревках белье, оборванных детей, игравших в патио, инвалидов, что, сидя на ступеньках или скамейках, провожали нас любопытствующими взглядами, — и вы получите верное представление о том, каким показался мне Оран. На каждом шагу веяло здесь военным духом, да и как же иначе: город являл собою одну огромную казарму, населенную солдатами и их семьями. Впрочем, я смог убедиться, что на довольно обширном пространстве, огороженном крепостными стенами и располагавшемся на нескольких уровнях, как бы уступами, имелось также изрядное количество разного рода присутственных мест, равно как и булочных, мясных лавок и таверн. Цитадель, или крепость в крепости, где находилась резиденция губернатора и гарнизонного начальства, выстроена была еще маврами — иные уверяли, что и вовсе римлянами, — и выстроена прочно и крепко, с умом и размахом. Были в городе также казарма, солдатский лазарет, еврейский квартал — к моему удивлению, здесь еще не повывелись евреи, — монастыри францисканский, доминиканский и мерседарианский
[10]
, в восточной части — несколько превращенных в церкви старинных мечетей, из коих одна выделялась размерами и по воле кардинала Сиснероса, некогда завоевавшего Оран, сделалась кафедральным собором Пресвятой Девы Победу Дарующей. И повсюду, здесь и там, на улицах, на тесных убогих площадях, под парусиновыми навесами или в тени подворотен виднелись неподвижные фигуры: безучастно и отчужденно сидели, прислонив к стене костыли, погруженные в свои мысли мужчины, среди которых много было старых солдат — кто без руки, кто без ноги, но все одинаково оборванные и покрытые рубцами да шрамами. Я вспомнил о неведомом мне бискайце Индураине, что зарезал сержанта, а потом ночью спустился по крепостной стене, предпочтя совершить измену, нежели оставаться здесь долее, — и поневоле опечалился.
— Ну как тебе нравится Оран? — спросил меня Копонс.
— Сонное царство какое-то, — отвечал я. — И люди здесь какие-то снулые и расслабленные.
Арагонец кивнул. Провел ладонью по лицу, утирая пот.
— Да, они встрепенутся, если мавры наскочат или, наоборот, — если будет готовиться набег. На человека поистине чудотворное действие оказывают нож у горла или звон в кармане… — Тут он полуобернулся к Алатристе. — Короче говоря, вы прибыли вовремя. Что-то явно затевается.
В светлых глазах капитана, отражавших из-под надвинутой шляпы слепящий блеск улицы, мелькнула искра интереса. В эту минуту мы как раз приблизились к арке Пуэрта-де-Тремесен, то есть оказались в дальней от моря части города. Несколько оборванных каменщиков — испанцев-арестантов и мавров-невольников — тщились укрепить покосившуюся и грозящую рухнуть стену. Копонс поздоровался с одним из часовых, сидевших в тенечке, и мы выбрались за ворота, от которых Ифре — ближайший городок мирных мавров — отстоял на два аркебузных выстрела. Здесь все было в еще более плачевном виде: каменные плиты поросли буйным кустарником, стена во многих местах была разрушена, караульная будка лишилась крыши и разваливалась, гнилое дерево подъемного моста, перекинутого через узкий ров, который едва ли не доверху был завален всякой дрянью и мусором, угрожающе потрескивало у нас под ногами. Просто чудо, подумал я, что отсюда еще умудряются отражать врага.
— Набег? — спросил Алатристе.
Копонс скорчил гримасу, долженствовавшую означать: «Весьма вероятно».
— Куда?
— Не говорят. Но мне думается — вон туда. — Арагонец показал на уходящую к югу Тремесенскую дорогу, петлявшую в садах. — Там несколько бедуинских поселений… Ходят слухи, что на них и ударим, угоним скот, возьмем пленных, а за них — выкуп. Будет чем разжиться.
— Мавры-то немирные?
— Нет, так будут.
После этих слов я уставился на Копонса, немало, признаться, удивленный ими. И попросил подробнее объяснить механику предприятия, именуемого «набег».
— Помнишь Фландрию? Нечто вроде этого: выходим ночью, идем быстро, а чуть рассветет, орем: «Испания и Сантьяго!» Больше чем на восемь лиг от Орана не удаляемся.
— Стрельба-пальба?
Копонс качнул головой:
— Почти нет. Чтобы пороха не тратить, режемся, что называется, грудь в грудь. Если становище поблизости, забираем скот и пленных. Если подальше — одних людей и все мало-мальски ценное. Потом возвращаемся за стену, подсчитываем, на сколько потянет добыча, продаем, а выручку делим поровну.
— И что же — есть что делить?
— Как когда. Если приводим невольников, можно заработать эскудо четыреста, а то и поболе. Миловидная бабенка детородного возраста, дюжий негр или молодой мавр дают в общий котел по тридцать реалов с носа. Детишки, если здоровые, — по десять. Последний набег сильно скрасил нам жизнь. Мне, к примеру, досталось восемьдесят эскудо чистыми — половина моего годового жалованья.
— Вот потому тебе король и не платит, — сказал я.
— Нет, не потому… От каменного падре дождись железной просфоры…
В это время мы шли уже берегом реки — ухоженным, обсаженным фруктовыми деревьями; вдалеке виднелись ветряные мельницы и нории
[11]
. Попавшиеся навстречу нам старик-мавр и с ним мальчишка — оба в изношенной и обтрепанной одежонке — несли за спиной корзины, доверху наполненные овощами и зеленью. Я невольно восхитился тем, какой дивный вид открывался отсюда: зеленые возделанные поля, простершиеся между рекой и городскими стенами, Оран с вознесенной на крутом склоне цитаделью, а далеко внизу — развернувшееся синим веером море.
— Без таких вылазок да без урожая с этих садов-огородов мы бы долго не протянули, — заметил Копонс. — Пока не пришла ваша галера, мы четыре месяца кряду получали по фанеге
[12]
зерна в месяц и по шестнадцати реалов пособия каждому семейному солдату. Сами небось видели, какими оборванцами тут люди ходят… Старый фламандский трюк, а, Диего? Вам надобно денег? Милости просим на приступ вон того форта: возьмете — все ваше… С Богом, ура! Там были еретики-голландцы, тут мавры — королю это без разницы.
— А королевскую пятину берут? — полюбопытствовал я.
— А как же! — ответствовал Копонс. — Королю долю его отдай и не греши. И сеньор губернатор своего не упустит — выберет себе лучших невольников или целое семейство вождя того племени, что жило в разоренной деревне. Остальное разделят между солдатами и офицерами сообразно жалованью и чину. Включая и тех, кто на вылазку не ходил, а сидел в крепости… Ну и святую нашу матерь-церковь не позабудь.
