Она покачала головой.
– Никто не может быть настолько ловок, барон. Что-то в вас есть такое… что-то очень странное.
– Ну, это мы можем обсуждать не один день, если хотите.– Он под– пустил в голос чуток неподдельной усталости. Глаза Чесны были остры, они видели его увертку.– Вы подготовили самолет?
– Он будет готов в нужный мне момент.– Она решила пока больше не трогать этот вопрос. Но этот человек что-то скрывал, и она хотела уз– нать, что.
– Хорошо. Так когда же мы полетим?
– Для вас никакого полета не будет,– твердо сказал Стронберг. Он со щелчком закрыл свой чемоданчик.– По крайней мере, недели две. Ваш организм истощен и доведен до жуткого состояния. Обычный человек, та– кой, у которого нет вашей диверсионной подготовки, к этому времени был бы уже совершенно безнадежен.
– Доктор,– сказал Майкл,– благодарю вас за внимание и заботу. Но сейчас будьте любезны оставить нас наедине.
– Доктор прав,– сказала Чесна.– Вы слишком слабы, чтобы куда-ни– будь ехать. Так что ваша миссия теперь окончена.
– И для этого вы меня оттуда вытащили? Только для того, чтобы сказать мне, что я – инвалид?
– Нет. Для того, чтобы не позволить вам сломаться. С тех пор, как вас схватили, полковник Блок закрыл «Рейхкронен». Из того, что я слышала, он допрашивает всех служащих и изучает их послуж– ные документы. Он обыскивает номер за номером. Мы вытащили вас из Фалькенхаузена, потому что Бауман оповестил нас о том, что Блок пла– нировал со следующего утра снова пытать вас – уже более серьезно. Еще бы часа четыре – и катетер был бы бесполезен.
– Ага, понимаю.– В свете этого временное бездействие ноги было незначительной неприятностью.
Доктор Стронберг стал было уходить, но остановился в дверях и сказал:
– Интересное у вас, однако, родимое пятно. Я никогда ничего по– добного не видел.
– Родимое пятно? – спросил Майкл.– Какое родимое пятно?
Стронберг казался озадаченным.
– Ну, которое под левой рукой.
Майкл поднял левую руку и от изумления замер. От подмышки до бедра шла полоска гладкой черной шерсти. Волчья шерсть, догадался он. При таком напряжении организма и мозга он не полностью выполнил об– ратное превращение с тех пор, как выбрался из Фалькенхаузена.
– Невероятно,– сказал Стронберг. Он наклонился, чтобы разглядеть волоски поближе.– Это загадка для дерматологов.
– Наверное,– Майкл опустил руку и прижал ее к боку.
Стронберг мимо Чесны прошел к двери.
– С завтрашнего дня мы будем давать твердую пищу. Немного мяса в бульоне.
– Не хочу я никакого проклятого бульона. Я хочу ростбиф. Страшно соскучился.
– Ваш желудок к этому еще не готов,– сказал Стронберг и вышел из комнаты.
– Какой сегодня день? – спросил Майкл у Чесны, когда доктор ушел.– Дата?
– Седьмое мая.– Чесна подошла к окну и загляделась на лес, лицо ее омывал полуденный свет.– В ответ на ваш следующий вопрос скажу, что мы в доме нашего друга в сорока милях к северо-западу от Берлина. Ближайшее селение – маленькая деревушка с названием Россов – в один– надцати милях к западу. Так что здесь мы в безопасности, можете отды– хать спокойно.
– Я не хочу отдыхать. У меня есть задание, которое нужно выпол– нить.– Но как только он сказал это, он почувствовал, как то, что ввел ему Стронберг, стало действовать. Язык у него онемел, он опять почув– ствовал сонливость.
– Четыре дня назад мы получили шифровку из Лондона.– Чесна от– вернулась от окна, чтобы видеть его.– День вторжения назначен на пя– тое июня. Я радировала в ответ, что наше задание не завершено и что успех вторжения может быть под угрозой. Я пока еще жду ответа.
– Мне кажется, что я знаю, что такое Стальной Кулак,– сказал Майкл и стал излагать ей свою гипотезу о «летающей крепости».
Она внимательно слушала, с бесстрастным лицом, не выражая ни со– гласия, ни несогласия.
– Я не думаю, что самолет спрятан в ангаре в Норвегии,– сказал он ей,– потому что это слишком далеко от побережья вторжения. Но Гильдебранд знает, где самолет. Нам нужно попасть на Скарпу…– в глазах у него стало туманиться, во рту чувствовался сильный привкус лекарств,– …и выяснить, что же изобрел Гильдебранд.
– Вы никуда не можете ехать. Не в таком состоянии, в каком вы находитесь. Будет лучше, если я сама подберу людей и доставлю их туда самолетом.
– Нет! Послушайте… ваши друзья могут быть хороши, чтобы вор– ваться в лагерь для пленных… но Скарпа будет много крепче. Вам для такой работы нужен профессионал.
– Вроде вас?
– Именно. Я смогу быть готовым к поездке через шесть дней.
– Доктор Стронберг сказал – две недели.
– Его слова ни черта не стоят! – Он почувствовал прилив злости.– Стронберг меня не знает. Я буду готов через шесть дней… при усло– вии, что у меня будет мясо.
Чесна чуть улыбнулась.
– Верю, что вы говорите серьезно.
– Да, серьезно. И больше не надо мне никаких успокоительных или что там мне упорно колет Стронберг. Понимаете?
Она помолчала немного, обдумывая. Потом:
– Я скажу ему.
– И еще одно. Вы… учитывали возможность… что между этим мес– том и Скарпой мы можем нарваться на истребители?
– Да. Я иду на такой риск, вполне сознавая его.
– Если нас собьют, то нам все равно тогда придется падать подо– жженными. Но вам нужен второй пилот. У вас такой есть?
Чесна покачала головой.
– Поговорите с Лазаревым,– сказал Майкл.– Вам он может показать– ся… интересным.
– Это животное? Он – летчик?
– Хотя бы просто поговорите с ним.– Веки Майкла тяжелели. Трудно было сопротивляться помрачению зрения. Лучше не сопротивляться, а от– дыхать, подумал он. Отдыхать, а завтра тогда уже сопротивляться.
Чесна оставалась у его кровати, пока он не уснул. Лицо ее смяг– чилось, она потянулась, чтобы потрогать его волосы, но в этот момент он повернулся на другой бок, и она убрала руку назад. Когда она узна– ла, что его и Мышонка схватили, то чуть с ума не сошла от волнений, и вовсе не потому, что боялась, что он выдаст секреты. Увидев его поя– вившимся из леса – грязного и всего в синяках, с лицом, запавшим от голода и испытаний в заключении,– она чуть не упала в обморок. Но как же он нашел их по следам в лесу? Как?
Кто вы? – мысленно спросила она спящего. Лазарев спрашивал, как дела у его друга «Галатинова». Русский он или британец? Или какой-то другой, более редкой национальности? Даже в изнуренном состоянии он был красивым мужчиной – но было в нем что-то от одиночества. Что-то потерянное. Всю свою жизнь она воспитывалась со вкусом серебряной ло– жечки во рту; это был человек, познавший вкус земли. В разведслужбе было железное правило: не поддаваться чувствам. Невыполнение этого правила могло привести к неописуемым страданиям и смерти. Но она ус– тала, так устала быть актрисой. А вести жизнь без чувств было тем же, что играть роль критика вместо публики: в том не было удовольствия, только сценическое искусство.
