Он прислушался к поскребыванию твари, вторгшемуся в их разговор.
– Первый урок – не в книге. В желудке у тебя урчит, и я тоже го– лоден. Найди крысу, и мы поедим.
Он затушил факел, ударяя его об пол, чтобы огонь исчез.
Зал погрузился в темноту. Михаил старался услышать, но его силь– но отвлекали удары собственного сердца. Крыса могла быть хорошей, ап– петитной едой, если достаточно велика; этой, судя по звукам, должно было хватить на двоих. Он ел крыс, которых приносила Рената. На вкус они были как жесткие цыплята, и мозг у них был сладким. Он медленно глядел в темноту направо и налево, уши настороже, чтобы уловить шум. Крыса продолжала скрести, но было трудно распознать ее местоположе– ние.
– Спустись на крысиный уровень,– посоветовал Виктор.– Думай по крысиному.
Михаил уселся на четвереньки. Потом лег на живот. Ага, теперь скребущие звуки шли справа.
У дальней стены,– подумал он.– Наверное, в углу.
Он пополз на звук. Крыса вдруг перестала скрестись.
– Она услышала тебя,– сказал Виктор.– Она читает твои мысли.
Михаил пополз вперед. Плечом наткнулся на что-то: груда книг. Они осыпались на пол, и он услышал, как коготки крысы простучали по камню, когда она удирала к дальней стене.
Перебежала справа налево,– подумал Михаил.
Он рыгнул. В желудке забурчало, тревожащий громкий звук, и он услыхал, что Виктор засмеялся. Крыса остановилась и затихла. Михаил лег на живот, держа уши настороже. Резкий, кислый дух донесся до не– го. Крыса напугана, она обмочилась. Запах был такой же ясной дорож– кой, как луч от фонаря, но почему это так, Михаил точно понять не мог. Глазами он определил другие кучи книг вокруг себя, все они имели смутно-серые очертания. Но все же он не мог увидеть крысу, хотя и различал тома и полки у дальней стены. «Если бы я был крысой, я бы забился в угол. В какое-нибудь место, где моя спина была бы защище– на». Михаил полз вперед, медленно… медленно…
Он слышал приглушенный, мерный глухой стук в тридцати футах за собой; пульс Виктора, дошло до него. Собственный пульс оглушал его, и он застыл на месте, чтобы пульс не успокоился. Он водил головой из стороны в сторону, вслушиваясь.
Вот. Частое «тик… тик… тик», как маленькие часики. Справа от Михаила, наверное, в футах двадцати или около того. Конечно, в углу. За неряшливой кучей книг, светлых с краев. Михаил пополз к углу, дви– жения бесшумны и извилисты.
Он услышал, что пульс крысы участился. У крысы было шестое чув– ство; она могла понимать его намерения по его запаху, и в следующее мгновение Михаил тоже учуял запах ее пыльной шкурки. Он точно знал, где она. Крыса была неподвижна, но биение ее сердца показывало, что она вот-вот выскочит из своего угла и рванется вдоль стены. Михаил продолжал двигаться, дюйм за дюймом. Он услышал, как крысиные коготки стукнули, а затем она смазанным голубоватым свечением бросилась из своего угла, стараясь прорваться через помещение в дальний угол.
Все, что Михаил знал, это то, что он голоден и хочет поймать эту крысу, но мозг его действовал инстинктивно, рассчитывая направление и скорость крысы с холодной логикой зверя. Михаил метнулся влево. Крыса взвизгнула и кинулась от его руки. В тот момент, когда крыса уклони– лась и полоской серого цвета проскользнула мимо него, Михаил мгновен– но повернулся вправо, выбросил руку и цапнул грызунью за ушами.
Крыса выворачивалась, пытаясь достать зубами руку Михаила. Это была крупная крыса, и она была сильной. Еще несколько мгновений, и она вырвется. Михаил нашел решение.
Он открыл рот, всунул голову крысы между зубами и сдавил ими же– сткую шейку.
Зубы его пришли в действие, в этом не было ни злобы, ни бешенст– ва, просто голод. Он услышал, как хрустнули позвонки, и рот наполнил– ся теплой кровью. Крысиное тельце сразу обмякло. Лапки несколько раз дернулись с убывающей силой. Голова крысы осталась у Михаила во рту. На этом и закончилась весьма неравная схватка.
– Браво,– сказал Виктор. Но в голосе его вновь послышалась суро– вость.– Еще бы пара дюймов – и ты бы ее упустил. Эта крыса и так еле двигалась, как объевшаяся лепешек бабка.
Михаил выплюнул откушенную голову себе в ладонь. Он смотрел, как Виктор приближался к нему, очерченный свечением. Правила хорошего то– на требовали предложить лучший кусок Виктору, и Михаил поднял ладонь с головой.
– Это – твое,– сказал ему Виктор и взял теплое мертвое тело.
Михаил обчистил зубами голову, а затем раскусил ее. Мозги напо– минали ему сладкие пирожки с картошкой, которые он ел в другом мире.
Виктор разорвал тело от обрубка шеи до хвоста. Он втянул в себя крепкий аромат свежей крови и мяса, а затем вырвал пальцем внутренно– сти и ободрал с костей мясо и жир. Он предложил часть Михаилу, кото– рый благодарно взял свою долю.
Мужчина и мальчик ели свою крысу в темном зале, окруженные пол– ками, полными отголосков цивилизованного разума.
Глава 4
В золотой ткани дней стали появляться серебряные нити. В лесу поблескивали заморозки, и лиственные деревья стояли обнаженные на об– жигающем холодом ветру. Зима обещала быть суровой, сказала Рената, наблюдая, как на деревьях утолщается кора. Первый снег выпал в начале октября, и белый дворец укрылся белым покрывалом.
Когда завыли ноябрьские ветры и снежная пурга застлала обзор, стая грудилась в подвале дворца возле костра, которому не давали ни сильно разгореться, ни погаснуть. В теле Михаила ощущалась вялость, ему хотелось больше спать, однако Виктор заполнял его мозг вопросами из книг; Михаил никогда бы не подумал, что существует так много воп– росов, и даже по ночам ему снились вопросительные знаки. Прошло не– много времени, и он стал видеть сны на других языках: немецком и анг– лийском, которыми Виктор безжалостно пичкал его, повторяя и повторяя. Но ум Михаила оттачивался, так же, как и его инстинкты, и он учился.
Живот у Олеси раздувался. Она много лежала свернувшись, и другие всегда давали ей побольше от своей добычи. Они никогда не меняли об– личья на глазах у Михаила; они всегда уходили наверх по лестнице и по коридору на двух ногах, прежде чем покидали белый дворец для охоты на четырех лапах. Иногда они возвращались со свежим, капающим кровью мя– сом, иногда мрачные, с пустыми руками. Но вокруг было полно крыс, привлекаемых теплом костра, и их было легко поймать. Михаил знал, что он теперь член стаи, и признавал это, но все еще ощущал себя тем, кем был во плоти: замерзшим, часто безутешно несчастным мальчиком. Иногда тело его и ум пронизывало такое жестокое отчаяние, что он был готов расплакаться. Несколько раз он даже начинал всхлипывать от отчаяния, но взгляды, которые кидали на него Виктор и Рената, говорили ему, что тому, кто не страдает от кишечных червей, плакать недопустимо.
Однако изменение обличья по-прежнему оставалось для него тайной. Одно дело было жить со стаей, и совершенно другое – полностью войти в нее. Как они меняют обличье? – изумлялся Михаил, отягчая бремя своих вопросов. Затаивают ли они дыхание, как перед прыжком в темную ледя– ную воду? Удлиняют ли они свое тело до тех пор, пока не лопнет чело– веческая кожа и оттуда не вырвется на свободу волк? Как они это дела– ют? Никто не собирался ему рассказывать, а Михаил – пасынок стаи – был слишком пуглив, чтобы спрашивать. Он знал только, что когда он слышал, как они завывали после удачной охоты и голоса их отдавались эхом в заснеженном лесу, в крови у него начинало гореть.
