– Какой психушки?! – в голосе Камиллы послышались визгливые но– ты, он завибрировал, как расстроенная флейта.
– Да той, из которой я сбежал шесть месяцев назад,– сказал Мышо– нок. Он взял поварешку и набрал немного супа, потом шумно отхлебнул. Остальные молчали, продолжая глядеть на него. Рот у Камиллы открылся так, будто она вот-вот испустит вопль, от которого задребезжит посу– да.– Она расположена где-то в западной части города,– сказал Мышо– нок.– Для чокнутых и тех, кто стрелялся в ногу. Я сказал им, когда меня туда привезли, что у меня слабые нервы. Да разве они слушают? – Еще один шумный глоток, и по подбородку на грудь пролился суп.– Нет, они не слушали. Они сказали, что я – на полевой кухне, и мне не при– дется видеть каких-нибудь боевых действий. Но разве эти гады упомяну– ли что-нибудь о воздушных налетах? Нет! Ни словечка! – Он набрал пол– ный рот супа и жевал, надувая щеки.– Знаете, Гитлер подрисовывает се– бе усики, ведь правда? – спросил он.– Это правда! У этого бесполого гада не могут расти усы. А на ночь он надевает женскую одежду. Спро– сите любого.
– О, Боже нас храни! Нацистский псих! – тихо простонала Камилла, теперь ее лицо цветом подходило к волосам. Она опустилась назад, и Габи подхватила ее, не дав ей упасть.
– Сюда не помешало бы положить целый зубок чеснока,– сказал Мы– шонок и облизнулся.– Был бы настоящий шедевр!
– Ну, что вы собираетесь делать? – спросила Габи Майкла.– Вам надо от него отделаться.– Она быстро глянула на револьвер, который тот держал в руке.
Редкий случай в его жизни, когда Майкл чувствовал себя дураком. Он ухватился за соломину, а вытащил целый прутик. Мышонок, довольный, пил суп из поварешки и оглядывал кухню, для него место привычное. Контуженный бомбой немецкий беглец из дома умалишенных был весьма хрупкой лесенкой, чтобы подобраться ближе к Адаму; но что у него есть другое? Проклятье! подумал Майкл. Почему я не отпустил этого психа? Трудно сказать, что может случиться, если…
– Вы говорили что-то о финансовом соглашении, мне кажется,– ска– зал Мышонок и положил поварешку на кастрюлю.– Так что вы хотите мне предложить?
– Монеты на глаза, после того как спустим тебя в Сену! – закри– чала Камилла, но Габи ее утихомирила.
Майкл колебался. Бесполезен этот человек или нет? Возможно, ни– кто кроме психа не рискнет попытаться сделать то, что он собирался предложить. Но у них есть только один шанс, и, если Мышонок промах– нется, все они могут поплатиться своими жизнями.– Я работаю на бри– танскую разведку,– спокойно сказал он. Мышонок продолжал шарить по кухне, но Камилла раскрыла рот и опять чуть не упала в обморок.– Гес– тапо следит за нашим агентом. У меня есть для него записка.
– Гестапо,– повторил Мышонок.– Грязные сволочи. Они же повсюду, вы знаете.
– Да, знаю. Вот поэтому мне и нужна твоя помощь.
Мышонок глянул на него и моргнул.– Я же немец.
– Мне это известно. Но ты – не нацист, и ты не хочешь попасть обратно в больницу, так ведь?
– Нет. Конечно, нет.– Он осмотрел сковородку и побарабанил по ее дну.– Пища у вас здесь ужасная.
– И я также не думаю, что тебе хочется продолжать жизнь вора,– добавил Майкл.– То, что я хочу от тебя, что должно быть тобой сдела– но, займет, быть может, пару секунд – если, конечно, ты и в правду хороший карманник. Если же ты не сумеешь, гестапо сцапает тебя прямо на улице. И если это произойдет, я тебя в тот же момент убью.
Мышонок уставился на Майкла, глаза его были изумительно голубыми на грязном морщинистом лице. Он отложил сковороду.
– Я дам тебе сложенный лист бумаги,– сказал Майкл.– Этот лист нужно положить в карман плаща человека, которого я тебе опишу и пока– жу на улице. Это нужно проделать быстро, и все это должно выглядеть так, будто ты просто наскочил на него. Две секунды, не больше. Там будет куча гестаповцев, идущих за нашим человеком по пятам, следящих, вероятно, за ним по всему пути, которым он ходит. Любое, даже малей– шее, подозрение привлечет их внимание к тебе. Мой друг,– он кивнул на Габи,– и я будем поблизости. Если дело пойдет плохо, мы постараемся тебе помочь. Но моей первой заботой будет наш человек. Если случится, что мне придется вместе с гестаповцами убить и тебя, я не задумаюсь.
– В этом я не сомневаюсь,– сказал Мышонок и подцепил из керами– ческой вазы яблоко. Он осмотрел, нет ли в нем червей, и откусил.– Вы из Британии, ага? – спросил он жуя.– Мои поздравления. Немецкий выго– вор у вас отличный.– Он оглядел чистенькую кухню.– Это совсем не по– хоже на то, как я себе представлял подполье. Я предполагал, что это – кучка французов, скрывающихся в канализации.
– Канализацию мы оставили таким, как вы! – огрызнулась Камилла, все еще не успокоившаяся.
– Таким, как я! – повторил Мышонок и покачал головой.– О, мы жи– ли в канализации с 1938 года, мадам. Нас так долго насильно кормили дерьмом, что мы стали получать от его вкуса удовольствие. Я был в ар– мии два года, четыре месяца и одиннадцать дней. Великий патриотиче– ский долг, говорили они! Шанс расширить границы Рейха и создать новую жизнь для правильно мыслящих немцев! Только чистых сердцем и безуп– речной крови… ну, остальное вам известно.– Он сделал гримасу: ему наступили на мозоль.– Не все немцы – нацисты,– тихо сказал он.– Но у нацистов голоса громче других и самые большие дубинки, и им удалось выбить разум из моей страны. Итак, да, мне действительно знакома ка– нализация, мадам. Я действительно очень хорошо ее знаю.– Глаза его казались горящими от внутреннего жара, и он бросил огрызок яблока в корзинку. Его взгляд вновь обратился к Майклу.– Но я все еще немец, сударь. Может, я сумасшедший, но я люблю мою родину,– возможно, ско– рее я люблю память о моей родине, чем ее реальность. И потому – зачем я должен помогать вам делать что-то такое, что поможет убивать моих соотечественников?
– Я прошу вас помочь мне предотвратить гибель многих моих сооте– чественников. Вероятно, тысяч, если я не смогу добраться до нужного мне человека.
– О, да,– кивнул Мышонок.– И это, конечно же, связано с вторже– нием?
– Господи, порази нас всех! – простонала Камилла.– Мы погибли!
– Каждый солдат знает, что вторжение грядет,– сказал Мышонок.– Это не тайна. Никто просто пока не знает, когда оно начнется и где. Но оно неизбежно, и даже мы, тупые повара полевых кухонь, знаем о нем. Одно уж будет наверняка: как только бритты и американцы начнут двигаться на побережье, никакая паршивая «Атлантическая стена» их не удержит. Они будут двигаться до самого Берлина; я просто молю Бога, чтобы они дошли туда раньше, чем дойдут туда проклятые русские!
Майкл дал этой ремарке пройти. Русские, конечно, с 1943 года яростно пробиваются на запад.
– В Берлине у меня жена с двумя детьми.– Мышонок тихо вздохнул и провел рукой по лицу.– Моему сыну было девятнадцать лет, когда его забрали на войну. На Восточный фронт, не иначе. Они даже не смогли наскрести от него достаточно, чтобы прислать назад в ящике. Они при– слали мне его медаль. Я повесил ее на стенку, где она очень красиво блестит.– Его глаза увлажнились, потом опять стали жесткими.– Если русские придут в Берлин, моя жена и дети… Ну, этого не случится. Русских остановят задолго до того, как они войдут в Германию.– Тон, каким он это сказал, давал понять, что сам он в это не очень-то ве– рит.
