Кебмен хитро посматривает на нее, сходящую на мостовую; простота ее обращения с ним говорит против нее; вряд ли она — та, за кого он принял ее с первого взгляда.
— Смотрите под ноги, мисс, — ухмыляется кебмен.
Конфетка, протягивая ему деньги, улыбается в ответ, на кончике языка ее вертится сочная шуточка, — почему бы не разделить с ним полностью этот миг взаимного узнавания мошенника и мошенницы? Но нет, в один прекрасный день она, прогуливаясь с Уильямом, может повстречать его снова.
— Постараюсь, — чопорно отвечает она и разворачивается па каблуках. Солнце, теперь уже сбросившее облачный покров, заливает Вест-Энд светом. Холодный воздух слегка согрелся, однако Конфетка все равно подрагивает под своими платьем и пальто, поскольку рубашка и панталончики, кое-как простиранные в ванне и просушенные у огня, все еще влажны. Кроме того, она, гладя утюгом простыню, прожгла в ней дыру; надо будет прикинуть, хватит ли ей денежного довольства (первый конверт с ним доставили этим утром от банкира Рэкхэма), чтобы избавить себя от подобных казусов. Деньги она получила просто огромные — женщину менее изысканную мигом арестовали бы, попытайся она обменять эти банкноты на серебро не у скупщика краденного, а где-то еще, — не исключено, впрочем, что в дальнейшем Уильям будет выдавать ей суммы поменьше, а эта отпущена лишь для начала. И быть может, чтобы избавить себя от неприятной необходимости просить Рэкхэма все же нанять прачку, она сумеет каждую неделю покупать себе новые простыни и белье! Мысль соблазнительная, хоть и постыдная.
Карнаби-стрит зачумлена нищими, из коих многие — дети. Одни молча сжимают в кулачках ничего не стоящие букетики или пучки салата; другие обходятся без такого притворства и просто тянут грязные ладони; голые предплечья их исцарапаны и расчесаны до крови. Конфетке известны все их приемчики: гнилая вонь исходит от спрятанных иод рваными рубашками мослов с остатками мяса; поддельные болячки сооружаются с помощью овсянки, уксуса и ягод, а темные круги под глазами — посредством сажи. Однако знает она и то, что страдания их куда как реальны, что дома их ждут пьяные родители, которые бьют детей, если те приносят домой слишком мало денег.
— Полпенни, мисс, полпенни, — канючит девочка-недоросток в платье цвета грязи и слишком большой для нее шляпке. Однако всей мелочи у Конфетки — лишь пара новых шиллингов, остальное — банкноты Рэкхэма. Она колеблется, собственные пальцы кажутся ей в новых перчатках сдавленными, косными; затем идет дальше — миг жалости миновал.
В дом миссис Кастауэй Конфетка проникает с черного хода. В том, что она прокрадывается сюда воровским манером присутствует нечто неправильное, но столь же неправильно было б одной, без клиента, стучаться в парадную дверь. Если бы только на время, какое она пробудет в доме, из него волшебным образом испарились все люди! Впрочем, Конфетка знает, что мать почти никогда не покидает гостиную, что Кэти слишком больна и из комнаты своей не выходит, а Эми спит до полудня.
Крадучись, поднимается она к себе. Дом пахнет по-прежнему: затхлостью и тиранством, все возрастающим числом износившихся, перевязанных тряпками водопроводных труб и косметическим латанием осыпающейся штукатурки, сигарным дымом и пьяным потом, мылом, свечным салом и духами.
В спальне ее ожидает сюрприз. Четыре больших деревянных ящика стоят, готовые к заполнению, с прислоненными к ним крышками, густо утыканными по краям гвоздями. Рэкхэм и впрямь подумал обо всем.
— Их такой здоровенный мужик притащил, — сообщает из дверного проема Кристофер; детский голос его заставляет Конфетку вздрогнуть. — Сказал, вернется за ними, когда прикажут.
Конфетка оборачивается к мальчику. Он в башмаках, волосы приглажены, но в остальном такой, каким она и ожидала его увидеть, — стоящий с красными, припухшими голыми руками в двери, готовый принять дневную порцию замаранных простыней.
— Привет, Кристофер.
— На плече приволок, во как, и держал одним пальцем, будто соломенные корзинки.
Ну понятно, мальчик не хочет приобщаться к опасным сложностям взрослой жизни. Внезапное исчезновение Конфетки из его жизни Кристофера нимало не волнует, оно не идет ни в какое сравнение с появлением незнакомого великана, одним пальцем управляющегося с деревянными ящиками. Кристофер глядит на нее так же, как исследователь Африки, изображенный на жестянке с чаем, глядит на дикарей; и если Конфетка принимает его за паренька, способного привязаться к кому-то, ей стоит еще раз крепко подумать над этим.
Конфетка горестно прикусывает губу — проходят секунды, но Кристофер, похоже, трогаться с места не собирается.
— А хорошие ящики, — замечает он, как если б провел всю свою короткую жизнь еще и в подмастерьях плотника. — И дерево хорошее.
Повернувшись, чтобы скрыть огорчение, спиной к нему, Конфетка начинает укладываться. Сочиняемый ею роман, обнаруживает она, цел и невредим; похоже, в ее отсутствие никто к нему не прикасался. Она прижимает его к груди и переносит, как может быстрее, на дно ближайшего ящика. И все же, глаза мальчика, увидевшего такое количество исписанной бумаги, округляются.
— Ты чего, столько писем позабыла отправить? — спрашивает он.
— Время терпит, — вздыхает Конфетка.
Следом в ящик идут ее книги — настоящие, печатные книги, написанные другими. Ричардсон, Бальзак, Гюго, Эжен Сю, Мери Воллстоункрафт, миссис Пратт. Бурой бумаги конверт с газетными вырезками. Горстка грошовых сенсационных романов с цветастыми обложками: валяющиеся в обмороке, а то и мертвые женщины, вороватого обличия мужчины, кровли домов и канализационные трубы. Брошюры о венерических заболеваниях, о форме и размерах мозга преступников, о женских добродетелях, о предотвращении обесцвечивания кожи и устранении иных признаков преклонного возраста. Порнография в стихах и прозе. Томик По, с отчетливым штампом на форзаце: «Собственность платной библиотеки У. Г. Смита», а рядом со штампом — суровое предупреждение о том, что при возвращении книги, содержащей иллюстрации и карты, «число их и состояние» будут тщательным образом проверены. «Новый завет», подаренный Кэти Лестер «Обществом спасения». Тонкий томик «Современные ирландские поэты, 1873» (непрочитанный, подарок клиента из Корка). И так далее, и тому подобное — всего набирается половина ящика.
— И ты это все прочла?
Конфетка уже набрасывает поверх книг туфли и башмачки.
— Нет, Кристофер.
— На новом-то месте времени читать больше будет?
— Надеюсь.
Составляющие для приготовления «спринцовочного» раствора завертываются в полотенце и подсовываются под синевато-серые сапоги, нуждающиеся в новых подметках и ушках. А вот чашу тащить с собой бессмысленно — теперь у нее имеется ванна.
— А неплохая посудина.
— Мне она не нужна, Кристофер.
Он наблюдает за тем, как Конфетка наполняет второй ящик, продолговатый, похожий на не лакированный гроб. Для одежды ее ящик этот подходит идеально — как то, несомненно, и было задумано Рэкхэмом. Конфетка одно за другим укладывает в него длинные платья, располагая их так, чтобы округлые корсажи и пышные турнюры приподнимались на одинаковую высоту. Складки темно-зеленого платья, того, что было на ней в дождливую ночь знакомства с Уильямом, припорошила, замечает Конфетка, пленочка плесени.
