— Послушайте… — произнес он охрипшим вдруг голосом.
— Я сниму с себя все, — с напором прошипела она. — Вы все увидите. И сделаю, что захотите.
Лаклан, залившись густой краской, откашлялся.
— Я ведь не могу просто взять и уйти из магазина, — сказал он. — Не положено.
— Господи, есть же у вас обеденный перерыв или еще что? — проскрипела она, почти истерично, но тут же совладала с собой и сказала: — В любое время. Просто выходите, когда сможете, я буду вас ждать.
Он, не веря ушам, во все глаза смотрел на нее, — а она на него, испытующе. В проход завернула старая дама, взглянула на них, всего один раз и пошла дальше, смущенная. Жизнь супермаркета ходила вокруг них кругами, дожидаясь, когда этот проход освободится от всяких интимностей и вернется к нормальной жизни.
— Вы, наверное, за дурака меня держите, — сказал Лаклан.
— Нет, послушайте, — взмолилась она. — Послушайте: я отдам вам вот это…
Она сунула розовую ладошку в карман джинсов, вытянула оттуда кольцо с несколькими звякнувшими ключами.
— Это все мои ключи, — бездыханно заверила она Лаклана, держа их за дешевый пластмассовый брелок, изображающий Барта Симпсона. — От всего… от парадной двери, от черной… ключи от всего… вот этот, маленький, от велосипеда — он как раз у магазина стоит, вон, посмотрите, его отсюда в окно видно.
Прищурясь, он посмотрел в указанную ею сторону, и точно, сквозь толстое листовое стекло различался, размыто, велосипедик, — прямо под великанскими бумажными буквами, приклеенными к окну, говорящими: ВСЕ, ЧТО ВАМ НУЖНО
[С.Б.1].
— Без ключей мне податься некуда, понимаете? — взмолилась она. — Я даже домой не попаду. Они должны быть у меня.
Девушка втиснула ключи в его свисавшую вдоль тела ладонь и выпустила из пальцев. Лаклан машинально сжал их, чтоб не упали, — рефлекторное действие.
Она положила ему на правое плечо мягкие ладони, обе, и привстав на цыпочки, промурлыкала прямо в ухо:
— Ты отдерешь меня там, где захочешь. Я буду ждать.
И убежала, бросив тележку.
Несколько секунд Лаклан приходил в себя, понимая, что под одеждой он весь мокрый. Он вытер лоб и рот, осмотрел рукав. Новости не из лучших. Бог знает, что подумают покупатели, увидев его таким.
Первым делом надо избавиться от датской пастилы, — миссис Уэймот, если увидит ее, взовьется аж до потолка. Воровато, с бьющимся сердцем, он прошел в отдел замороженных продуктов, терзаясь на каждом шагу страхом, что попадется старухе на глаза. И спрятал упаковку под другими такими же, под тремя слоями хороших, не попорченных.
Сделав это и оставшись не пойманным, он малость успокоился. Уже и свет в супермаркете казался ему не таким резким, и центральное отопление, вроде, не так пекло. Миссис Уэймот торчала на другом конце магазина, изображала Бог весть какую заботу о покупателе-инвалиде. Часы над доской местных объявлений показывали шесть тридцать восемь. Еще полтора часа и он — свободный человек.
Лаклан скоротал это время, расхаживая по супермаркету с тележкой девушки, возвращая по местам брошенные ею товары. Спагетти. Хлеб. Засахаренные овсяные хлопья. Молоко. Гигиенические прокладки.
Последние навели его на всякие мысли. Он вовсе не питал уверенности в том, что сможет управиться с влагалищем, если оттуда кровь будет течь, пусть даже оно окажется единственным, до которого ему повезет добраться. Все-таки, лучше, чтобы оно было чистым.
В восемь, когда последних покупателей выпроваживали из магазина в летние сумерки, Лаклан уже стоял снаружи, у велосипеда девушки, и ждал.
Конечно, он не вчера родился, было у него тошненькое чувство, что она не появится, но была и надежда — а вдруг?
Он обшаривал проницательным взглядом запаркованные аккуратными рядами машины — на случай, если она прячется среди них. Помнил он ее хорошо, всю. Одного ее промелька, спереди, сзади, хватило бы, чтобы Лаклан узнал ее, если бы только она показалась где-то рядом.
Машины отъезжали и отъезжали, и мест, в которых могла укрыться девушка, становилось все меньше. Лаклан взглянул на часы, украшавшие его широкое, костистое запястье. Ему-то казалось, что прошло секунд двадцать, ан нет — восемь минут. Никаких сексуальных радостей не предвидится. Золотое же правило: Не Верь Ни Единому Человеку.
Он попытался придумать, как можно было бы ей отомстить. Господи, до чего же она должна была его презирать, если даже велосипед свой бросила, лишь бы уклониться от нескольких секунд его нежелательного внимания. Хотя, может, она его просто боится. Если все дело лишь в этом, тогда трагедия полная. А какое могло бы выйти фантастическое приключение. Она получила бы обратно ключи, а он узнал бы, наконец, что это все же за штука такая — половой акт. Может, ей еще и понравилось бы. Уж с половыми-то органами у него полный порядок, это точно.
И чего ему теперь делать с велосипедом? Забрать с собой и продать? Но так можно и на неприятности нарваться, с полицией. Как и у всех частных детективов, отношения с ребятами в синей форме у него были непростые. Один как-то остановил его, когда он в долгую бессонную ночь отправился, привесив к поясу плеер, прокатиться сквозь одинокую тьму. И коп сказал тогда, что для него вообще загадка, как это слабоумного вроде Лаклана могли счесть пригодным для вождения машины. Замечание не из тех, какие забываются легко и быстро.
Лаклан еще раз оглядел велосипед. У его машины, вдруг вспомнил он, и багажной решетки-то на крыше нет. Ну и черт с ним, с велосипедом: можно хоть цепь с него снять и замок, на что-нибудь да сгодятся. Глядишь, и спасут какую-то его вещь от покражи — хорошая мысль, раньше она ему в голову не приходила. Опять же, без цепи велосипед ее, скорее всего, ночью сопрут — вот и будет ей наука.
Он сунул самый маленький ключ в замок, повернул. И прямо-таки пальцами почувствовал — что-то не так. Ничего там не щелкнуло, не открылось.
— Эй! — крикнул издали мужской голос. — Эй!
Лаклан попытался вытащить ключ, но тот заклинило. Крепко сколоченный седоватый мужик в забрызганном краской спортивном костюме опустил на асфальт две тяжелых сумки с продуктами и направился к Лаклану от сводчатых дверей супермаркета.
Лаклан, перетрусив, бросил ключи и побежал к своей машине. Найти ее было не трудно — серебристые полоски системы обдува на заднем стекле, кельтский флажок на антенне и наклейки с предупреждениями о том, что будет с любым, кто попытается взломать дверцу и потырить стоящие в машине мощные, черного металла колонки. Однако новое прибавление к числу характерных признаков своей тачки Лаклан заметил, лишь впопыхах открывая ее. Вдоль всей машины тянулось с водительской стороны глубоко врезанное чем-то острым в краску слово «ДРОЧИЛА».
Ворвавшись, наконец, внутрь машины, он захлопнул дверцу, врубил двигатель. И, не помедлив ни секунды, начал сдавать ее назад, с облегчением, от которого даже голова кругом пошла, увидев, что хозяин велосипеда гнаться за ним не стал и уже возвращается к своим сумкам. Не достойным, выходит, счел.
