Книга Дети полуночи, страница 168. Автор книги Салман Рушди

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дети полуночи»

Cтраница 168

Рядом со мной на заднем сиденье битком набитого автобуса сидел Картинка-Сингх, как ни в чем не бывало поставив себе на колени корзинки со змеями. Пока мы тряслись в дребезжащем автобусе по городу, который тоже был переполнен воскресшими призраками древних, мифических Дели, Самый Прельстительный В Мире выглядел мрачным и подавленным, будто бы сражение в далекой темной комнате осталось уже позади… до моего возвращения никто не видел истинных, невысказанных страхов Картинки-джи – а он боялся, что стареет, что искусство его теряет блеск, что вскоре он, беспомощный, забывший свое ремесло, окажется без руля и ветрил в мире, которого не понимает: подобно мне, Картинка-Сингх держался за малыша Адама так, будто тот был факелом в длинном темном туннеле. «Чудный мальчишка, капитан, – сказал он мне однажды, – а какое достоинство: его ушей попросту не замечаешь».

Но в тот день моего сына не было с нами.

Запахи Нового Дели завладели мною на Коннот-плейс – аромат печенья с рекламы Дж.Б. Мангхарама, мрачный меловой дух осыпающейся штукатурки, а еще след трагедии, оставленный водителями такси, которые голодали, покорно следя за тем, как вздуваются цены на бензин; и запах зеленой травки из круглого сквера, расположенного посреди круговорота машин, смешанный с парфюмерной отдушкой жуликов, которые уговаривали иностранцев менять валюту в темных подворотнях, по курсу черного рынка… Индийский кофейный дом, из-под шатров которого доносилось беспрестанное лопотание, бесконечные сплетни и толки, испускал не столь уж приятную ауру новых, только что начавшихся историй: интриги-свадьбы-скандалы, чей душок плыл по воздуху вместе с запахом чая и пакора с острым перцем. Что еще почуял я на Коннот-плейс: где-то очень близко, рядом, стоявшую и просившую милостыню девушку с лицом, покрытым шрамами, ту, что некогда прозывалась Сундари-слишком-красивая; а еще потерю-памяти, и мысли-обращенные-в-будущее, и отсутствие-истинных-перемен… прекратив эти обонятельные изыскания, я сосредоточился на всепроникающих, простейших запахах мочи (человеческой) и самых разных сортов навоза.

Под колоннадой шикарного многоквартирного дома на Коннот-плейс, рядом с примостившимся на тротуаре букинистом, крохотную нишу занимал продавец пана. Он сидел, скрестив ноги, за прилавком из зеленого стекла, будто некое малое божество этой площади; я допускаю его на эти последние страницы потому, что он, хотя и испускал запах бедности, был на самом деле человеком состоятельным, ему принадлежал автомобиль «Линкольн Континенталь», припаркованный подальше от людских глаз, на Коннот-серкус; за машину он заплатил шальными деньгами, которые зарабатывал, торгуя контрабандными импортными сигаретами и радиоприемниками; каждый год он по две недели отдыхал в тюрьме, а остальное время выплачивал нескольким полицейским весьма приличное содержание. В тюрьме его принимали по-царски, но за своим зеленым прилавком он выглядел вполне безобидным, обычным, и было бы не так-то просто (если бы не преимущество чувствительного носа Салема) догадаться, что этот человек знает все обо всем, что бесконечная сеть контактов дает ему доступ к секретным сведениям… Я ощутил дополнительный, не лишенный приятности отголосок – подобного человека я знавал в Карачи, познакомился с ним во время моих прогулок на «Ламбретте»; я столь старательно вдыхал знакомые, вызывающие ностальгию запахи, что, когда этот тип заговорил, слова его застали меня врасплох.

Мы затеяли представление рядом с его нишей; пока Картинка-джи протирал свои флейты и напяливал на голову громадный шафрановый тюрбан, я исполнял роль зазывалы. «Все сюда, все сюда – единственный в жизни шанс – леди, люди, идите смотреть, идите смотреть! Кто перед вами? Не какой-нибудь бханги, не проходимец, ночующий в сточной канаве; это, граждане, леди и джентльмены, – Самый Прельстительный В Мире! Да, идите смотреть, идите смотреть: его снимала компания «Истмен-Кодак Лимитед»! Ближе подходите, глядите веселей – КАРТИНКА-СИНГХ заклинает змей!»… Так я распинался и трепал языком, но тут заговорил продавец пана:

– Мне известно кое-что получше. Этот тип – не первый номер, о, нет, далеко не так. В Бомбее сыщется парень посильнее.

Вот как Картинка-Сингх узнал о существовании соперника; вот почему, не дав представления, направился он к вежливо улыбающемуся продавцу пана, извлек из глубин своего существа прежний повелительный тон и сказал: «Ты выложишь мне всю правду о том факире, капитан, или твои зубы провалятся через глотку и станут кусаться в животе». И продавец пана, ничуть не напуганный, зная, что трое полицейских притаились где-то поблизости, готовые броситься на защиту своих заработков, если возникнет таковая потребность, поведал нам шепотом тайны своего всеведения, рассказал, кто-когда-где, и наконец Картинка-Сингх произнес твердым голосом, за которым скрывался страх: «Я поеду в Бомбей и покажу этому типу, кто из нас лучший. В одном мире, капитаны, нет места двоим Самым Прельстительным».

Продавец бетелевых деликатесов деликатно пожал плечами и пустил струю слюны нам под ноги.


Словно волшебное заклинание, насмешки продавца пана отворили дверь, через которую Салем вернулся в город, где он впервые увидел свет, где обитала самая глубокая его ностальгия. Да, то был сезам-откройся, и когда мы вернулись к драным палаткам, что приютились под железнодорожным мостом, Картинка-Сингх покопался в земле и вырыл завязанный узелком носовой платок, припрятанный на черный день – выцветшую, испачканную тряпку, в которую он складывал гроши, чтобы обеспечить себе старость; и когда прачка Дурга отказалась ехать с ним, говоря: «Что ты себе вообразил, Картинка-джи, – я тебе богачка какая-нибудь, чтобы бездельничать да разъезжать туда-сюда?» – он повернулся ко мне, и в глазах его появилось что-то очень похожее на мольбу, и он позвал меня с собой, чтобы не пришлось ему вступить в самую тяжелую битву – в соревнование со старостью, не имея рядом друга… да, и Адам тоже слышал все это, своими болтающимися ушами он уловил ритм волшебства, я увидел, как загорелись его глаза, когда я согласился, а потом мы сели в вагон третьего класса и направились на юг-на юг-на юг, и в пятисложном, монотонном ямбе колес я уловил скрытое слово: «абракадабра, абракадабра, абракадабра», – пели колеса, везя нас домой-в-Бом.

Да, я навсегда оставил позади колонию фокусников, я держал путь – абракадабра, абракадабра – к самому сердцу ностальгии; мой город позволит мне прожить достаточно, чтобы написать эти страницы (и изготовить соответствующее число банок с маринадом); Адам, и Салем, и Картинка-джи втиснулись в вагон третьего класса, мы захватили с собой несколько корзин, перевязанных бечевой, и корзины эти своим беспрестанным шипением пугали набившуюся в вагон толпу, и в конце концов народ подался назад-назад-назад, подальше от грозных гадов, и мы расположились вольготно, с достаточными удобствами, а колеса выстукивали абракадабру для болтающихся ушей Адама.

Мы ехали в Бомбей, а пессимизм Картинки-Сингха все рос и ширился, пока не обрел телесное воплощение, которое лишь отдаленно напоминало старого заклинателя змей. В Матхуре какой-то американский юнец с прыщавым подбородком и выбритой наголо, голой, как яйцо, головой сел в наш вагон под нестройные вопли лоточников, продающих глиняных зверюшек и чалу-чай; он обмахивался веером из павлиньих перьев, и эта дурная примета вселила в Картинку-Сингха несказанное уныние. Пока бесконечная плоскость Индо-Гангской равнины разворачивалась за окном, бритоголовый американец толковал пассажирам о премудростях индуизма и начал даже учить их мантрам, протягивая вырезанную из ореха чашку для подаяний; Картинка-Сингх был слеп к столь примечательному зрелищу и глух к абракадабре колес. «Плохо дело, капитан, – делился он со мной своим унынием. – Этот парень из Бомбея, верно, молод и силен, и быть мне отныне вторым Прельстительным В Мире». К тому времени, как мы доехали до станции Кота, запах беды, исходивший от веера из павлиньих перьев, настолько пропитал Картинку-Сингха, так страшно изглодал его изнутри, что, когда все вышли из вагона и направились в дальний конец платформы, чтобы помочиться, он не выказал ни малейшего желания последовать за остальными, словно бы и не испытывал такой потребности. У Ратламского Узла, пока мое радостное возбуждение все нарастало, он впал в некий транс – не сон, а прогрессирующий паралич пессимизма. «В таком состоянии, – подумал я, – он даже не сможет вызвать соперника на поединок». Проехали Бароду: без изменений. В Сурате, где были склады старой «Джон Компани», я понял: нужно поскорее что-нибудь предпринять, ибо абракадабра несла нас к Центральному вокзалу Бомбея, мы там окажемся с минуты на минуту, и тут я взял старую деревянную флейту Картинки-Сингха и заиграл на ней так жутко, так неумело, что змеи вились, трепетали в смертной муке, а юнец из Америки окаменел, прервав свои излияния; я произвел такой адский шум, что никто не заметил, как мы проехали Бассейн-роуд, Курлу, Махим; зато я одолел тлетворный дух павлиньих перьев; в конце концов Картинка-Сингх стряхнул с себя уныние и сказал с легкой усмешкой: «Лучше прекрати, капитан, дай-ка я поиграю, иначе кое-кто у нас помрет с тоски».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация