— Да, река разошлась не на шутку, — пробормотал отец, крепко держась за баранку. На лесистом берегу реки, стоя по колено в воде, уже вовсю трудилось большинство населения Братона. Земляная дамба росла прямо на глазах, но река была жадна до земли. Мы оставили пикап возле общественного баскетбольного зала в Центре досуга и отдыха Братона, где уже собралось много машин, и все вместе направились к реке. Над медленно, но неуклонно поднимавшейся водой клубился туман, в котором беспорядочно метались лучи фонарей. Над головами полыхали молнии, грохотал гром и завывала буря. Со всех сторон неслись выкрики, призывавшие поднажать. Мама схватила меня за руку и крепко ее сжала, а отец вместе с остальными прибывшими из мэрии направился к жителям Братона, которые пытались возвести дамбу. К реке задом подали грузовик, полный песка. Какой-то неф подсадил отца в кузов, и отец тут же принялся насыпать в мешки песок и подавать их вниз насквозь промокшим людям, которые укрепляли мешками дамбу.
— Эй, вы там! Эй, там! — закричал кто-то. — Она не простоит и пяти минут! Соревнуясь в скорости с лучами фонарей, голоса и крики пересекались и смешивались над водой. В большинстве голосов слышался страх. Мне тоже стало страшно. В этом было что-то, связанное с человеческой природой и пределом способности к самообладанию. За годы спокойной жизни мы привыкли верить, что являемся хозяевами своего жилища и местности, его окружающей, что Бог дал нам Землю с тем, чтобы мы, люди, на ней правили. Эта иллюзия так же дорога и необходима нам, как свет по ночам. На самом деле правда куда ужаснее: наши тела так же хрупки и непрочны, как молодые деревца под напором урагана, а наши дорогие жилища недалеко ушли от чахлого сухостоя. Мы пытаемся уйти корнями в содрогающуюся от внутреннего трепета землю, мы живем там, где поднимались и рассыпались в прах горы и где превращались в туманную мглу доисторические моря. Мы и построенные нами города недолговечны; да и сама Земля — лишь проходящий поезд. Когда вы стоите по колени в мутной илистой воде, которая быстро поднимается вам до пояса, и слышите в темноте, как кричат со всех сторон люди, тщетно пытающиеся сдержать напор неумолимого течения, вы наконец понимаете истину: вам не победить никогда. На исчезавшем под напором Текумсы берегу не было ни одного человека, который хоть на секунду верил бы в то, что реку можно остановить. Так было всегда, так случилось и в этот раз. Но, несмотря ни на что, работа продолжалась. Грузовик, полный лопат и другого инструмента, прибыл от магазина мистера Вандеркампа. Мистер Вандеркамп-младший тут же принялся выдавать людям инструмент, записывая имена на листке, укрепленном на дощечке с зажимом. Дамба из земли и мешков с песком продолжала расти навстречу воде, которая проникала сквозь расселины в людской постройке подобно коричневому супу, вытекающему наружу сквозь дыры на месте зубов в старческом рту. Поднимавшаяся вода скрыла пряжку моего ремня. В небесах зигзагами полыхали молнии. Вслед за каждой вспышкой раздавался скрежещущий удар грома такой силы, что нельзя было расслышать даже пронзительного визга испуганных женщин.
— Как близко ударило! — крикнул преподобный Лавой, сжимавший в руках лопату. Он был очень похож на свежевылепленного из глины Адама.
— Свет гаснет! — крикнула через несколько секунд какая-то чернокожая женщина. И действительно, Братон и Зефир начали медленно погружаться во тьму. В нескольких десятках окон мигнул и погас свет. Через мгновение весь мой родной городок лежал во тьме: невозможно было различить, где небо, а где вода. Где-то вдалеке, так далеко, как только можно было разглядеть, хотя и определенно в пределах Зефира, в окне какого-то дома затеплился огонек, словно пламя мерцающей свечи. С минуту я неотступно следил, как далекий огонек перемещался из одного окна в другое. Довольно скоро я понял, что смотрю на окна особняка мистера Мурвуда Такстера, находившегося в возвышенном конце Тэмпл-стрит. Дальнейшее я сперва почувствовал, а затем увидел. Появившийся слева от меня человек некоторое время молча меня рассматривал. На незнакомце был длинный дождевик, человек этот держал руки глубоко в карманах. Вслед за ударом грома поднялся сильный ветер, разметавший мокрые полы дождевика незнакомого человека, и я похолодел, вспомнив фигуру, которую заметил в то знаменательное утро на берегу озера Саксон. Постояв немного рядом с нами, незнакомец двинулся в сторону работавших у дамбы. Человек был очень высок — я был уверен, что это мужчина, — в движениях его чувствовалась целеустремленность. Два фонарных луча на мгновение скрестились в воздухе, словно в фехтовальном поединке, и в то же мгновение человек в дождевике вошел в перекрестие света. Лучи не позволили мне увидеть его лицо, но зато я разглядел кое-что другое. Голова незнакомца была покрыта шляпой-федорой, с которой каплями стекала дождевая вода. Шляпная лента была скреплена серебряной пряжкой размером с полдоллара, а из-под пряжки торчало маленькое декоративное перо. Перо, потемневшее от сырости, но блеснувшее в свете фонарей явственным изумрудным отливом. Точно таким же, как и у пера, которое я отлепил от подошвы кеда в то утро у озера Саксон. Мои мысли понеслись со скоростью света. Могло ли быть так, что под пряжкой этой шляпы когда-то была пара декоративных перьев, пока ветер не вырвал одно из них? Один фонарный луч, побежденный, отступил. Другой, поколебавшись, тоже метнулся прочь. Человек в шляпе с зеленым пером и дождевике ушел прочь в темноту.
— Мама? — позвал я. — Мама? Незнакомец все дальше и дальше уходил от нас, а ведь он стоял от меня всего в восьми футах. На ходу он поднял руку, чтобы придержать шляпу.
— Мама? — снова позвал я. Наконец, расслышав меня за всем творящимся шумом, она наклонилась ко мне и спросила:
— Что такое?
— Мне кажется.., мне кажется… Но я не знал в тот момент, что в точности мне казалось и как выразить словами чувства, что я испытывал. Ведь точно сказать, был ли этот человек именно тем, кого я видел на опушке у озера, я не мог. Незнакомец уходил от нас, шаг за шагом, по бедра в коричневой темной воде. Вырвав руку из маминой ладони, я бросился следом за ним — Эй, Кори! — встревоженно крикнула она. — Кори! Постой, куда ты? Сейчас же дай мне руку! Я слышал ее, но и не думал подчиниться. Вокруг меня плескалась вода и заходилась водоворотами. Я рвался вперед.
— Кори! — что было сил закричала мама, уже не на шутку перепуганная. — Сейчас же вернись! Я не мог терять ни секунды, мне необходимо было увидеть лицо незнакомца.
— Мистер! — выкрикнул я что было сил. Но вокруг стоял такой шум от дождя, бушующей реки и суеты вокруг дамбы, что ничего не было слышно; незнакомец не расслышал меня. Но даже если он и слышал мои крики, я был уверен, что он не оглянется. Я чувствовал, как течение Текумсы срывает с моих ног ботинки. Я по пояс увяз в холодной жидкой грязи. Человек в дождевике направлялся к бывшему берегу реки, туда, где находился мой отец. Лучи фонарей метались из стороны в сторону, прыгали и ходили кругами; их пляшущий свет время от времени падал на мужчину, разглядеть которого теперь я стремился больше всего на свете. В одно из таких мгновений, оказавшись на свету, он что-то вытащил из кармана. Что-то, блеснувшее металлом в его правой руке. Что-то, имевшее хищные острые очертания. Мое сердце ушло в пятки. Человек в темном дождевике и шляпе направлялся к реке, чтобы найти там моего отца. Он планировал эту встречу; он искал ее давным-давно, наверное, еще с тех пор, как отец бросился в озеро вслед за тонувшей машиной. Сейчас ситуация была как нельзя на руку преступнику: эти шум, и суета, и дождливая тьма, под покровом которых он мог ударить отца ножом в спину и уйти незамеченным. Я попытался найти отца взглядом, но не смог этого сделать; в дожде и мечущемся свете фонарей вообще невозможно было кого-то узнать, все люди казались безликими силуэтами, одинаково блестевшими от воды. Выхода не было. Незнакомец преодолевал течение гораздо быстрее меня. Из последних сил рванувшись вперед, я стал сражаться с рекой, но через мгновение мои ноги потеряли сцепление с дном, и я нырнул в густую грязевую жижу, сомкнувшуюся у меня над головой. Я забился, пытаясь ухватиться за что-нибудь и вынырнуть, но вокруг была только расползающаяся грязь, и некуда было упереться ногами. Я не мог вздохнуть, грудь моя разрывалась, а страх стискивал сердце ледяными когтями. Я бил руками и лихорадочно греб, но потом судьба смилостивилась надо мной: чья-то крепкая рука подхватила меня и подняла вверх, к вожделенному воздуху, который я принялся торопливо глотать, пока грязь и вода стекали с меня ручьями.
