Будущее молочного бизнеса стало у Пилу Дудхвалы единственной темой для разговоров, его идеей фикс. Дома, на своей вилле в Бандре, вышагивая взад и вперед по саду, он, словно запертый в клетке лангур, что-то выкрикивал и бормотал. Он был представителем последнего поколения, для которого бить себя в грудь и рвать волосы на голове считалось еще позволительным. Семья и свита, имевшие каждая собственные основания со страхом смотреть в будущее, слушали молча. Его рыдания, потрясание кулаками, инвективы, адресованные пустым, безоблачным небесам. Его жалобы на несправедливость бытия. Вина, повидавшая слишком много за свою короткую жизнь, меньше других склонна была помалкивать, и наступил момент, когда она не выдержала.
— Подите вы ко всем чертям с вашими дурацкими козами! — взорвалась она. — Возьмите да прирежьте их и пустите на мясо и шкуры.
Попугаи, которых вспугнул тембр ее голоса, поднялись с деревьев; их помет испачкал костюм Пилу, даже его всклокоченные волосы.
Наблюдавшие за этой сценой дочери Дудхвалы радостно предвкушали приступ отцовской ярости, которая обрушится сейчас на эту наглую выскочку. Но, несмотря на ее вопиющую выходку, несмотря на дождь попугаячьего дерьма, их надежды не оправдались. Как нежданный луч солнца вместо обещанной бури, на лице Пилу Дудхвалы появилась улыбка, сначала неуверенная, а затем окончательно прогнавшая с него всякие признаки гнева.
— Спасибо, мисс Америка, — произнес он. — Мясо для того, что внутри, шкуры для того, что снаружи. Неплохая идея, но, — он постукал пальцем по виску, — она навела меня на другую мысль, еще лучше твоей. Может статься, мадмазель, что ты спасла, сама того не зная, благополучие нашей несчастной семьи, — заключил он, чем поверг в смятение Халву и Расгуллу, не знавших, обижаться им или радоваться неожиданным (и, по их мнению, совершенно неуместным) похвалам в адрес семейной Золушки.
После этого удивительного разговора Пилу Дудхвала приказал забить все свои стада и раздать мясо заслуживающим этого беднякам, не придерживающимся вегетарианства. Это была королевская бойня; близлежащие канавы переполнились кровью, хлынувшей на улицы, которые стали липкими и воняли. Мухи роились так густо, что в некоторых местах ездить стало небезопасно из-за плохой видимости. Но доброе мясо было в избытке, и политические перспективы Пилу начали проясняться. Выбирайте коз! Если бы Пилу на той неделе баллотировался в губернаторы, никто не смог бы составить ему конкуренции.
Его деморализованные пастухи, видя надвигающуюся нужду так ясно словно это был северный почтовый, нуждались в срочном ободрении. Пилу объездил всю округу, нашептывая им какие-то загадки. «Ничего не бойтесь, — говорил он, — козам, которых мы станем разводить, не страшны будут никакие „Эксвайзи“ или другие абэвэгэдейки. Это будут самые лучшие козы, а вы все станете толстыми и ленивыми, потому что, получая свое прежнее жалованье, вы не будете ничего делать и на их прокорм не пойдет ни рупии. Отныне, — таинственно заключал он, — мы будем разводить не просто коз, а их призраки».
Загадка о призраках коз пусть пока остается загадкой. А мы вновь возвращаемся, сделав круг, к тому моменту, когда Вина оказалась за порогом дома Пилу. Новость о ее скандальной связи с Ормусом Камой достигла ушей ее последнего опекуна; ссора, о которой упоминалось выше, уже произошла. Я не стану подробно пересказывать оскорбления, которыми обменялись стороны, или же описывать последовавшую за ними яростную потасовку, закончившуюся бегством Вины под проливным дождем из принадлежавшего Дудхвалам особняка в Бандре к порогу нашей виллы «Фракия» на Кафф-парейд, а продолжу свой рассказ с того места, где его прервал, а именно — с появления в нашем доме Ормуса Камы, охваченного беспокойством за Вину, и последовавшего за этим явления шри Пилу Дудхвалы в сопровождении жены, дочерей и всей его свиты.
Перед этим моя мать Амир позвонила ему, чтобы сообщить, что с Виной всё в порядке и что она поделилась некоторыми семейными тайнами касательно того, как с нею обходились в доме Пилу. «Она не вернется к вам», — закончила Амир. «Вернется? — рявкнул Пилу. — Мадам, я вышвырнул ее за дверь, как обыкновенную сучку. О возвращении не может быть и речи». После этого телефонного «умывания рук» явление Пилу и К° было неожиданностью. Вина вскочила с дивана и быстро скрылась в комнате, которую выделила ей моя мать. Ормус кинулся навстречу мучителю своей возлюбленной. Моему кроткому отцу не оставалось ничего другого, как осведомиться у Пилу, зачем тот пожаловал. Молочник пожал плечами:
— Эта неблагодарная девчонка. На нее были потрачены деньги. Плата за обучение, карманные деньги. Это немалые расходы, и я остался без средств. С моей стороны справедливо потребовать возмещения.
— Вы предлагаете нам купить ее? — Моему благородному отцу понадобилось некоторое время, чтобы осознать ужасную правду.
Пилу изобразил достоинство.
— Речь не о продаже, — стоял он на своем. — Я не рассчитываю на прибыль. Но вы же честный человек, не так ли? Я уверен, вы не заставите меня нести убытки.
— Мы говорим не о товаре и не о собственности, — возмущенно начал В. В. Мерчант, но Ормус Кама перебил его. Мы стояли, окаменев, в гостиной — шок, вызванный появлением этих людей, вытеснил у нас из головы все остальное, — и взгляд Ормуса упал на колоду карт и горку спичек на столике в углу — следы партии в покер, оставшиеся с позапрошлого вечера, когда окружающий мир начал стремительно меняться. Он помахал колодой перед носом Пилу:
— Послушай-ка, я готов на нее сыграть. Что скажешь, крутой? Всё или ничего. Ну как, согласен или кишка тонка?
Амир запротестовала, но мой отец — чьей роковой слабостью станут карты — успокоил ее. Глаза у Пилу заблестели, а подслушивавшая за порогом свита разразилась поощрительными возгласами. Пилу не спеша кивнул. Он заговорил очень мягко:
— Всё или ничего? Так? Либо я откажусь от всех моих законных требований на компенсацию убытков, либо… Либо что? Что я получу, если ты проиграешь?
— Ты получишь меня, — ответил Ормус. — Я буду работать на тебя, делать все, что ты скажешь, пока не отработаю долг Вины.
— Прекрати, Ормус, — вмешалась Амир Мерчант. — Это ребячество, глупость.
— Согласен, — выдохнул Пилу Дудхвала и поклонился.
Ормус поклонился в ответ.
— Снимаем по очереди. Более крупная карта выигрывает. Масть не важна. Туз бьет все карты, джокер бьет туза. Если выпадают одинаковые карты, снимаем дальше, — предложил он.
— По рукам, — выдохнул Пилу. — Но играть будем моей колодой. — Он щелкнул пальцами. Его носильщик-пуштун торжественно прошел в нашу гостиную, неся на вытянутой правой руке в белой перчатке серебряный поднос, на котором лежала нераспечатанная колода красных игральных карт.
— Не надо, — умолял я Ормуса. — Он тебя надует.
Но Ормус взял колоду, распечатал ее и кивнул:
— Начнем.
— Не тасуем, — прошептал Пилу, — просто снимаем.
— Договорились, — Ормус снял первым. Это была двойка червей.
