Говорят, что когда король-помазанник переселился в мир иной, его душа нашла прибежище в теле вороны. Не исключено также, что имя Крона, убившего отца, произошло от греческого слова «ворона», а не от слова, обозначающего время, как принято считать. И несомненно то, что, когда Спента открыла двери библиотеки, одна ворона сидела на столе ее мужа, рядом с его безответной головой. Увидев Спенту, она громко каркнула, в панике закружила по комнате, дважды наткнувшись на кожаные хребты старых томов, и вылетела через высокое окно, вопреки обыкновению широко открытое, несмотря на работающий вентилятор. Спента Кама нежно дотронулась внешней стороной ладони до мужниной щеки. Та была холодна.
Дарий Ксеркс Кама и его слуга Гив умерли в результате удушения, что было «визитной карточкой» Сайруса-Подушечника. Время их смерти было установлено приблизительно как десять тридцать вечера. Дворецкий упорно боролся с убийцей. Под его длинными ногтями были обнаружены следы крови — предположительно, крови убийцы. Дарий, похоже, вовсе не оказал сопротивления. Лицо его было спокойно, следы борьбы отсутствовали. Он словно рад был испустить дух, отдав жизнь в руки собственного сына.
Увлечение мифологией не всегда полезно для расследования. Греки пытались внушить нам, что первый из отцов был убит своим младшим сыном по наущению праматери Геи — самой матери Земли. Но в момент убийства на Аполло-бандер Ормус пел для ресторанного зала, полного равнодушных слушателей, а Спента держала за руки безнадежных пациентов в больнице.
Инспектор Сохраб из следственного отдела бомбейской полиции недоверчиво поднимал брови, выражая свое удивление тем, что ему приходится опрашивать семьи Кама, Каламанджа и (в качестве ближайших соседей, которые могли заметить нечто важное) Мерчантов так скоро после загадочного пожара на Кафф-парейд. Однако не оставалось никаких сомнений, что главный подозреваемый в этом деле — убийца-психопат, бежавший из тюрьмы Хусро, он же Сайрус Кама, группа крови которого совпадала с группой крови, обнаруженной под ногтями убитого дворецкого. Мотив убийства не имел особого значения, так как «чокнутые», по словам инспектора Сохраба, «способны на все что угодно, подвернись только случай». Он полагал, что первым был убит Гив, потому что нужно было убрать его с дороги. Настоящей же целью убийцы был Дарий Ксеркс Кама. Возможно — «это, разумеется, всего лишь догадки» — Сайрус мстил за то, что его сначала изгнали из дома, затем поощряли учителей, чтобы те его наказывали, и в конце концов юридически лишили наследства. Сохраб и Рустам смотрели на Спенту Кама с откровенной враждебностью. «Вам повезло, что вас не было дома, — ядовито заметил инспектор Сохраб, — иначе вы тоже могли получить по заслугам».
Некоторые второстепенные вопросы разрешились сами собой. Слуги вернулись и все как один с наглым и лживым видом заявили, что, будучи христианами, захотели посетить рождественскую мессу в соборе, а потом навестить свои семьи в ближайших пригородах. Как-никак Рождество, и они решили непременно его отметить, пусть даже их бессердечные хозяева отказались бы в этот вечер их отпустить. Гив христианином не был. Это объясняло остальное.
Правда, два момента, с точки зрения Сохраба и Рустама, так и остались непроясненными. Во-первых, в ночь двойного убийства на Аполло-бандер в городе Лакнау, на полпути к другому краю субконтинента, произошло убийство с удушением жертвы, причем человек, в точности соответствующий описанию упомянутого убийцы-психопата Хусро Камы, был замечен покидающим место преступления. Во-вторых, группа крови, обнаруженной под ногтями убитого Гива, соответствовала группе крови близнеца Хусро, бессловесного Ардавирафа Камы, на предплечьях которого были обнаружены царапины достаточно глубокие, чтобы кровоточить.
Вайрус сидел в углу библиотеки, уставившись на письменный стол, за которым был найден его отец. Он подобрал под себя ноги и медленно раскачивался взад-вперед, обхватив руками колени. Сохраб задавал ему вопросы, пытался давить на него, уговаривать, угрожать, — всё без толку. Вайрус не раскрыл рта. «Оставьте мальчика в покое! — взорвалась наконец Спента. — Вы что, не видите, что он страдает? Не слышите запах горя? Уходите прочь и займитесь своим делом; а когда поймаете, — тут она разразилась слезами, — когда вы найдете другого моего мальчика, стерегите его получше».
В первый день 1965 года Сайрус Кама явился с повинной прямо в тюрьму Тихар. На допросах он полностью отрицал свою причастность к убийству в Лакнау (за которое в конечном итоге был арестован и повешен другой человек, до последнего вздоха настаивавший на своей невиновности). Сайрус, однако, легко сознался в отцеубийстве и подтвердил, что смерть слуги была — здесь он процитировал Одена — «необходимым убийством». Он показал шрамы на руках — гораздо более глубокие, нежели царапины Вайруса, категорически отрицая, что нанес их себе сам, и дал описание двойного убийства с такими подробностями и в таком соответствии с известными фактами и выводами судебных экспертов, что все сомнения отпали. Его вновь заключили в одиночную камеру в особо тщательно охраняемом психиатрическом корпусе тюрьмы, и было принято решение, что его надсмотрщики будут меняться «достаточно часто», чтобы никакой другой молокосос не мог подпасть под смертельно опасное обаяние страстного, эрудированного и фанатичного Сайруса.
После пожара на вилле «Фракия» показания Персис Каламанджа сняли подозрение с Вины. Теперь настал черед Сайруса Камы оправдать брата. Все эти алиби, эти альтернативные сюжетные линии, от которых приходится отказаться! Например, история, согласно которой наш выходивший на набережную дом был уничтожен местью Вины: огонь, что сжигал этого с лихвой хлебнувшего горя ребенка, вырвался наружу, чтобы поглотить также и мое детство. Или еще более странная история о том, как Вайрус Кама, чье сознание было мистическим образом связано с сознанием его брата-близнеца, совершил за него убийства на Аполло-бандер; что Сайрус мог одновременно быть в двух местах и знать, в силу непостижимой связи с Вайрусом, своим идентичным близнецом, каждую деталь убийств, которые он заставил совершить своего молчавшего брата. Эти истории перемещаются в сферу необоснованных предположений. У нас нет никаких оснований верить в их справедливость.
И всё же, всё же. После убийства мужа Спента Кама никогда не ложилась спать, предварительно не заперев дверь. Ормус же никогда больше не музицировал вдвоем с братом, чья улыбка оставалась все такой же обаятельной.
Невозможные истории, истории, «вход» в которые «воспрещен», меняют нашу жизнь, наше сознание не менее часто, чем авторизованные версии, те, что подаются нам как правдоподобные, на которых нам предлагают или же велят основывать наши суждения и нашу жизнь.
Размах крыльев — девять футов. Стервятники парят над докхмой, Башней молчания, в садах Дунгервади на Малабар-хилл. Их кружение напоминает Ормусу воздушный парад во время похорон великих людей. Между парсом и стервятником существует великая нерасторжимая связь, которая касается самого последнего. Нам не надо спешить. Мы можем ждать целую жизнь, я — тебя, а ты — меня. Каждый из нас знает, что другой явится на свидание.
Мы проходим через залы, увешанные портретами наших знаменитых покойников, и оказываемся в длинном церемониальном зале. Священнослужитель уже здесь, и человек с сандаловым маслом, и огонь, который есть воплощение бога, но не сам бог. Здесь люди, несущие покрывала, — насса-салары. Здесь мой брат, Ардавираф Безмолвный. Держась за концы белого покрывала, мы идем во главе процессии в сад, где стоят башни. Сегодня здесь много птиц — целых тридцать, как те тридцать из великой поэмы Аттара, что совершили путешествие к Симургу и стали богом, которого искали. Тридцать стервятников, превратившихся в Стервятника. Такая мысль могла бы прийти в голову моему отцу, он мог бы отметить эту связь. Ты должен знать, кто перед тобой сегодня, о Стервятник! Я, стоящий здесь, рядом с моим безмолвным братом, перед безмолвными башнями, должен объяснить тебе молча, кем он был.
